Дэвид Герролд - День проклятья

Когда их мудрость снисходит на нас, мы обязаны принимать смертельно опасные решения, исходя из их теорий, и надеяться, что они не ошибаются. Они действительно не ошибаются – иногда, – чтобы поддерживать нашу веру в их непогрешимость.

– Знаешь, это я уже слышал. Старо. Каждый лейтенант проходит через такое. – Дьюк взглянул на часы. – Идешь точно по расписанию.

Он отшлепал меня и был прав. Конечно, прав. Опять прав.

Я совсем запутался. Голова шла кругом.

– Дьюк. – Мой голос сел. Злости больше не было; она ушла, как сок из выжатого лимона. – Дьюк, я не знаю, что делать. Правда. Теперь все звучит для меня, как те бессмысленные голоса, о которых я говорил. Понимаешь, я больше не смогу подчиняться ничьим приказам. Если никто не знает, что делать, Дьюк, а я в конечном итоге несу ответственность, то я не должен сомневаться в себе. Но я сомневаюсь, вот и следую приказам – не потому что так безопаснее, а потому что ничего иного не остается! Однако и это не срабатывает. Люди по-прежнему гибнут – по моей вине. Я даже не был знаком с экипажем того вертолета. Я не знаю, как их звали…

– Вулфмен и Уэйн.

– Они погибли из-за меня. Что бы ты ни говорил, это так!

– И что же из этого следует? – осведомился Дьюк.

– А то, что мне это не нравится.

Заявление неосновательное, но, по крайней мере, правдивое.

Дьюк выслушивал излияния молча, с непроницаемым лчцом. Сейчас он посмотрел на меня как-то необычно.

– Я хочу кое-что тебе сказать, Джим. – Он вздохнул. – Что тебе нравится, а что не нравится, не имеет никакого значения. Я знаю, что тебе не нравятся даже мои слова, но все-таки послушай. Есть дело, которое надо делать. И ошибки при этом неизбежны, нравится тебе это или нет.

Дьюк замялся, подбирая слова. Глаза его затуманились. Когда он заговорил снова, голос звучал спокойнее.

– Я знаю, это нелегко. Всегда было нелегко и будет. Ты думаешь, я не прошел через это? Мы снова переживаем Пакистан, но теперь я понимаю, как глубоко можно вляпаться в дерьмо. Хочешь знать, что такое настоящий идиотизм? Почти вся наша тактика заимствована у войны, проигранной двенадцать лет назад. Вот уж действительно идиотизм… – Он пожал плечами. – Но, так или иначе, мы снова вернулись к исходной точке: у нас есть дело, которое надо делать.

– Не знаю, – возразил я. – Не уверен, что смогу работать и дальше.

Я не смел поднять глаза на Дьюка.

– Джим, не будь болваном. – В голосе Дьюка зазвучали металлические нотки. – Все прошли через это. Я. Шорти. Ты будешь ошибаться, по-другому не получится. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Но ты не имеешь права из-за ошибок устраняться от дела.

– Ты не понял.

– Тогда ты не замечаешь очевидного. Если бы мы отправляли в отставку каждого мужчину и каждую женщину, когда-либо совершивших ошибку, то в армии США не осталось бы ни одного офицера. Меня, кстати, тоже – Да, но из-за моих ошибок гибнут люди…

– Из-за моих тоже. – Говорил он спокойно, но взгляд его был суровым. – Ты возомнил себя монополистом?

Я промолчал. И так уж выставил себя круглым идиотом – зачем усугублять?

Дьюк поставил стакан на стол.

– Послушай, Джим. Дело в том, что любая ошибка – это лишь еще одна возможность ее исправить, а вовсе не дубинка, которой следует колотить самого себя. Это еще одна возможность узнать что-то новое. Демобилизуют только за настоящий провал – если ты понапрасну загубил жизни. Те пилоты – Уэйн и Вулфмен – знали о риске и пошли на него добровольно.

– Они доверились моему заключению.

– Я тоже доверился. Ну и что?

– А если в следующий раз это будешь ты?.. Дьюк пожал плечами.

– С таким же успехом это можешь оказаться и ты, Джим. Я должен доверять тебе.

Ты должен доверять мне. Такова работа. Ну как? Будем продолжать жалеть себя или поработаем, как раньше? А может, ты больше не хочешь уничтожать червей?

– Не задавай глупых вопросов.

– Отлично. Будем считать, что сегодня ты научился проигрывать, собираться и идти дальше. Зачтем это как часть стажировки на капитанское звание. Ту часть, когда учатся брать на себя ответственность за решения, приносящие вред.

– Они приносят вред… – Я уже понял, что скажу глупость, но все-таки договорил: – А я не знаю, что делать.

– Ничего, – ответил Дьюк. – Здесь ничего нельзя поделать, Джим. Надо просто повторять без конца, пока не перестанешь. И не стоит драматизировать. Избавь меня от слез и соплей. Я видел их не раз. И выразительнее твоих. – И уже более мягко он добавил: – Я знаю, что ты совершаешь трагические ошибки, Джим. Я бы волновался, если бы этого не было. Постарайся твердо усвоить одно: совершать такие ошибки естественно.