Бет Рэвис - Ярче солнца

Корабельщик Пристин пытается встать, но спотыкается, падает и вылетает в двери.

Металлические когти вырванной рамы цепляются за него, раздирая, и от обезображенного тела отлетают багровые пузыри крови.

Я врезаюсь в стену у дверей мостика с такой силой, что все кости трещат, но стена хотя бы не позволяет мне вылететь в окно. Встаю, вжимаясь в нее для страховки, с трудом дыша сквозь бушующий ветер. Пройдет совсем немного времени — не больше нескольких минут, — и воздух высосет из обоих помещений.

Вцепившись в металлическую опору на стене, я заглядываю в дверной проем.

Мостика больше нет — одна только зияющая пасть пробоины на месте окна. Шелби держится за привинченное к полу кресло. Волосы ее ветром прилизало к голове, из покрасневших глаза струится вода.

— Не надо! — кричит она. — Не надо!

Она имеет в виду кнопку. Вот эту, прямо у меня под рукой.

Кнопку, которая изолирует мостик.

Которая защитит нас от холодной пустоты космоса… но оставит там ее.

Она тянется ко мне одной рукой, изо всех сил, но мы слишком далеко друг от друга, совсем немного нам не хватает, и мне ни за что до нее не достать, поздно. Слишком поздно.

— Нет, нет, нет, нет, нет, — умоляет она.

Ее пальцы почти совсем рядом. Если я подамся вперед, может быть, удастся вытянуть ее сюда перед тем, как заблокировать двери?

Но я не могу так рисковать. Не могу рисковать всем кораблем, чтобы спасти одного человека.

— Нет, — шепчет она.

Но я все равно нажимаю на кнопку.

Двери запираются.

Ревущий ветер утихает.

Несколько мгновений все пытаются подняться на ноги. У некоторых идет кровь, у кого-то перелом или вывих, кое-кто хромает — ударились обо что-то, пока бушевал ветер. Но травмы — это мелочь по сравнению с тем, какой ужас написан на искаженных лицах: опустошенное, изумленное выражение, которое едва ли когда-нибудь сотрется до конца.

Стоит тишина… но совсем не такая, как по ту сторону двери.

Я еще никогда в жизни не бегала так быстро, как сейчас неслась от Больницы к гравтрубе. Но я знала, что опоздаю.

И опоздала.

В тот самый момент, как я добралась до машинного отделения, из-за двери раздался взрыв.

И крики.

Внезапно уровень корабельщиков — уже все утро бурлящий событиями — впадает в состояние какого-то молчаливого ужаса. Люди в энергетическом отсеке толпятся вокруг меня. Дверь в машинное отделение вмялась внутрь, будто какое-то чудовище пытается вырвать ее когтями, но металл пока держится. Мы все же отступаем к дальней стене, а некоторые выбегают прочь в поисках Укрытия, как будто «Годспид» все равно спасет их, даже когда начнет разваливаться на части.

Мы все пялимся на дверь, но она не дает ответов на наши вопросы.

По окантовке ее и по потолку мигают красные лампочки. Корабельный компьютер любезно объявляет:

«Брешь в обшивке: капитанский мостик».

Мы ждем. Какая-то женщина открывает рот, чтобы заговорить, но я останавливаю ее взглядом. Мы молча слушаем. И гадаем, остался ли там хоть кто-нибудь живой.

Выжил ли Старший?

Что-то грохает по двери. Женщина позади меня вскрикивает, еще кто-то у выхода в коридор испуганно восклицает: «Зараза!», от двери снова доносится шум — не ураганный, как раньше, а скорее скрип. С краю показываются пальцы.

— Они живы! — кричит та же женщина. И мы все как один бросаемся вперед, протягивая руки к щели, и вместе боремся с механизмом, стараясь открыть поврежденную дверь. Сначала она сдвигается на дюйм. Мы подналегаем. С отвратительным металлическим скрежетом она наконец — наконец! — поддается.

Сначала я вижу, что он в крови — она льется из раны на плече и окрашивает его смуглую кожу в густо-красный цвет. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Последним усилием оттолкнув с дороги остатки двери, он пролезает в проход.

— Старший, — шепчу я. Голос срывается. Слезы жгут глаза, но не проливаются. Я едва его не потеряла. Снова. Только вчера, глядя на его безжизненное тело в окне шлюза, я осознала, насколько он мне дорог, но и тогда еще не могла до конца понять свои чувства.

Какая-то часть меня пыталась оттолкнуть его, как только стало ясно, как он мне предан. Эта часть вплетала мне в душу лживые слова, слова вроде: «сомнения», «нельзя доверять», «похоть», «бессмысленно»… И вдруг все эти слова рассыпаются все разом, словно истлевшие нити, вырванные из шва.

Теперь, глядя в его искаженное болью лицо, я уже не думаю словами.

У него за спиной, помогая друг другу, поднимаются с пола корабельщики. Они плачут от радости, видя тех, кто выжил, и уже начинают оплакивать тех, кто погиб за заблокированной дверью.