Бет Рэвис - Ярче солнца

Снова, прищурившись, оглядываю картину в надежде найти еще подсказку.

И тут замечаю прямо под рисунком крошечные, едва читаемые слова.

«Следуй за мной в кроличью нору».

— Все страньше и страньше, — констатирую я.

Чтобы добраться ко мне после вызова, Старшему понадобилось примерно две с половиной секунды.

— Что случилось? — спрашивает он, влетая в дверь.

Глядя, как он окидывает комнату глазами, выискивая, от какого бы дракона спасти свою прекрасную даму, я начинаю смеяться.

— Как ты так быстро добрался?

— Я был в кабинете у Дока.

Смех стихает. И в тишине мне снова вспоминается то, как он назвал меня, как слово слетело с его губ.

— Слушай, Эми, извини. — Открываю было рот, но Старший добавляет: — Честно. Я не хотел так говорить. Мне очень стыдно.

— Мне тоже, — отзываюсь я, опуская взгляд на руки. Глупо цепляться за слова, когда нужно думать обо всем корабле. Между нами стелется тишина, но он, по крайней мере, не отворачивается.

— Ну, — начинает наконец Старший, — так что случилось?

— Ничего. Просто… тут кое-что странное. Смотри, что я нашла.

Показываю ему маленький черный чип с картины и экран из Дантового «Ада».

— Карта памяти, да еще и вид-экран к ней! — со смехом восклицает Старший. — Сто лет таких не видел! Сейчас везде уже только пленки.

— И как они работают? — спрашиваю, протянув ему то и другое.

— Это обычный цифровой экран, — объясняет Старший, аккуратно вынимая одну карту памяти и вставляя другую. Квадратный чип прилипает к экрану, будто притянутый магнитом. — Он как пленка, но работает только вместе с карточкой. — Кладет старую карту на угол стола, потом переворачивает вид и проводит по нему пальцем. На экране загорается квадрат.

— Дай-ка мне. — Забираю у него экран и прижимаю большой палец. Квадрат гаснет, и тут же автоматически начинает проигрываться видеозапись.

— Это… это криоуровень, — шепчу я. Угол съемки такой, будто видео с камеры наблюдения.

Старший качает головой.

— Не может быть. Тамошние камеры наблюдения вышли из строя перед тем, как Орион начал…

Начал отключать замороженных.

Несколько мгновений на экране ничего не происходит. Я уже собираюсь спросить Старшего, не нажата ли случайно пауза — или, может, что-то неисправно — и тут где-то в углу начинается шевеление.

Сначала появляется тень, скользит по полу похожая на скрюченную руку.

А потом…

— Это я… — шепчет Старший.

Поднимаю взгляд, удивленная его взволнованным тоном.

— Давай… э-э-э. Давай не будем это смотреть. Мне кажется, не стоит.

Он порывается остановить видео, но я перехватываю его руку.

— Почему? — спрашиваю требовательно.

Старший кусает губу, на лице его написано беспокойство.

На экране Старший крадется дальше. Видео без звука, и он выглядит очень странно, замирая, словно услышал что-то. Помедлив секунду, поворачивается к дверце ледяного морга. Открывает ее и вытаскивает контейнер.

И тут я уже не смотрю на него. Я смотрю на себя.

Это я, вмороженная в лед. Недвижная. Я выгляжу мертвой. От ужаса губы кривятся. Это моя плоть, мое тело. Обнаженное. А это Старший, и он смотрит на меня голую.

— Старший! — верещу я и влепляю ему затрещину.

— Я не знал тебя тогда! — говорит он.

— А я не знала, что ты такой извращенец! — огрызаюсь в ответ.

— Прости! — уворачивается он.

Старший на экране вдруг вскидывает голову, снова притягивая наше внимание к видео. Но, постояв немного, настороженный, как встревоженная птица, он снова оборачивается ко мне. Поднимает руку — она слегка дрожит — и кладет ее на мой стеклянный ящик, прямо поверх того места, где должно быть сердце. И тут вдруг подскакивает на месте, испуганный каким-то звуком, и сматывается из кадра.

— И ты вот так сбежал? — спрашиваю. Мне это и так известно, он уже признался… но смотреть все равно тяжело. Видеть, как бездумно он оставил меня там, совсем беспомощную.

Старший выглядит несчастным. Он не смотрит на экран, только на меня, и лицо у него такое, будто ему хочется, чтоб я наорала на него, дала в нос и наконец простила.

Но я уже и не сержусь… по крайней мере, мне теперь больше грустно. А еще немного противно. Не знаю, как описать этот горький вкус желчи на языке, поэтому не говорю ничего, а просто снова смотрю на экран.

Несколько минут ничего не происходит. Тонкая струйка конденсата стекает с моего стеклянного гроба и с тихим плеском бьется о пол. Начинаю оттаивать.

И вдруг я понимаю, что не хочу это видеть. Не хочу смотреть, как просыпаюсь. Не могу снова пережить ощущение, будто тону в криорастворе, давясь трубками, торчащими из горла. Закрываю глаза и отворачиваюсь, хотя мой контейнер на экране оттает еще очень не скоро. Но тут Старший изумленно втягивает воздух, и мой взгляд снова прилипает к экрану.