«Не надо вспоминать о случившемся. Я жива. Мы спасены».
Но откуда-то из-под сердца рвался крик:
– Керро… Джим… Керро… где ты?!
Ответа не было. Только Томас бубнил, что она может выйти только после него – он, дескать, все проверит. «Придурок чертов! У меня реакция лучше». Но Ваэла покорно выбралась вслед за ним из гондолы и, соскользнув по гладкому плазу наземь, устремилась к цеппелину. Спасательный люк широко распахнулся перед ними, и две пары крепких рук втянули Томаса и Ваэлу внутрь. В гондоле царили знакомые кровавые сумерки. Команда встретила их настороженно.
За спиной Ваэлы с грохотом захлопнулся люк, гондола, качнувшись, оторвалась от земли. Зажужжал скользящий по телу сканер, и кто-то над ухом девушки гаркнул:
– Чисты!
Только теперь она сообразила, что внутренняя дверь шлюза оставалась закрытой. Это могло означать только одно: нервоеды.
Нервоеды в округе!
Ваэлу переполнило чувство глубочайшей благодарности к корабельнику, который впустил их, рискуя заразиться паразитами. Она обернулась…
…и увидела длиннорукое чудовище, лишь отдаленно схожее с человеком.
– Мы отвезем вас в Первую лабораторию, – прохрипела беззубая черная пасть.
В припадке безумного исступления я сотворил разумное существо и тем взял на себя обязательство обеспечить по мере своих сил его счастье и благополучие. Но сверх этого долга есть и другой, первейший. Мой долг перед существами одного со мною вида стоит выше означенного, ибо исполнение его несет в себе большую долю радости или страдания.
Слова доктора Франкенштейна,
из корабельных архивов.
Томас растянулся в гамаке и принялся разглядывать, как ползет по потолку его камеры муха. В тюрьме не было ни часов, ни иллюминаторов – никаких способов отмерять время.
Муха обогнула выступ сенсора.
– Значит, мы и твоих сородичей привезли с собой, – обратился к ней Томас. – Не удивлюсь, если где-нибудь под полом здесь снуют крысы… не человеческого рода, я имею в виду.
Муха замерла, потирая крылышки. Томас прислушался. За запертым люком его камеры постоянно кто-то проходил то в одну сторону, то в другую. Люк был заперт снаружи, а с этой стороны даже ручка отсутствовала.
Томас знал, что находится где-то в недрах печально знаменитого Редута, поселения-крепости Оукса на Черном Драконе. Всю одежду, все вещи у него отобрали, выдав взамен зеленый комб не по росту.
– Карантин! – фыркнул он, при привычке разговаривая с собой. – На Лунбазе у нас это называли «губа».
Кто-то пробежал по коридору. Здесь все торопятся. Интересно, подумал он, что там происходит? Что творится в Колонии? Куда отвезли Ваэлу? Ему сказали, что ведут на допрос, но после беглого осмотра, проведенного незнакомым медтехником, запихнули в эту камеру. «Карантин!» Пока его вели, Томас заметил табличку на стене: «Первая лаборатория». Значит, здесь есть своя Первая… или ее перевели сюда из Колонии.
Взгляд камеры-сенсора на потолке буравил ему темя. Обстановка в камере была спартанская – гамак, столик, раковина и допотопный сортир без стульчака.
Томас снова посмотрел на муху, добравшуюся уже до угла.
– Измаил, – проговорил он. – Нареку тебя Измаил…
…Руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих.* [Бытие, 16, 12.]
Присутствие Корабля наполнило его душу так внезапно, что Томас невольно попытался заткнуть уши.
– Корабль!
Он закрыл и глаза, чувствуя, что вот-вот разрыдается. «Я не могу закатить истерику! Не имею права!»
– Почему нет, мой бес? В истериках есть свой смысл. Особенно для людей.
– Времени нет на истерики. – Томас открыл глаза, опустил руки и обратился к сенсору в потолке: – Мы должны решить Твою задачу на богоТворении. Они не слушают меня. Мне придется принять решительные меры.
– Это не Моя задача, – педантично поправил Корабль. – А ваша.
– Значит, моя. И я поделюсь ею с другими.
– Пора поговорить о финале, Радж.
Томас зло глянул на сенсор, словно оттуда исходил звучащий в его мозгу голос.
– Ты хочешь… сломать запись?
– Да. Пришло время.
Неужели в голосе Корабля послышалась печаль?
– А надо?
– Да.
Значит, Корабль говорит всерьез. Это не просто очередной повтор, очередной спектакль. Томас зажмурился на миг, чувствуя, как сохнет парализованный язык. Когда он вновь открыл глаза, муха улетела.
– И как… долго мы… Сколько?..
Отчетливая пауза.
Читать дальше