Николай Романецкий: Сквозняк в незакрытых дверях

- Я вызвал тебя вот почему, Виктор... - Он немного помедлил, словно раздумывая, не вернуть ли меня обратно на Медею, в тепло, безделье и покой. - Со Скиллусом прервана джамп-связь.

Я фыркнул, намереваясь ляпнуть что-нибудь типа: "Я ее не ломал!" - но шеф энергичным жестом остановил мои псевдоюмористические изыскания.

- Вчера транспортники отправили туда двух роботов-ремонтников. Обычный профилактический осмотр, какой производится каждые две недели. Назад ни одна из машин не вернулась. - Он строго посмотрел на меня, как будто я был причастен к исчезновению роботов, и продолжил: - Сегодня на Скиллус были направлены один за другим два техника.

- Назад ни один из них не вернулся, - заметил я, старательно копируя интонации шефа.

- Если бы!.. - Полковник не обратил на мою выходку ни малейшего внимания. - Оба техника вернулись. И оба доложили, что станция их не приняла.

- Прямо так, вдвоем, на Скиллус и сбегали? - насмешливо проговорил я, зная, что на такие расстояния джамп-генератор способен переправить не более одного человека за передачу.

- Нет, конечно. - Шеф по-прежнему не реагировал на мой тяжеловесный юмор. - В пятнадцать часов был отправлен первый. Он тут же вернулся и доложил, что сам по себе перенос произошел, но двери джамп-кабины приемника не открылись. После долгих бесплодных разбирательств, в двадцать один час, на Скиллус отправили второго техника, более высокой квалификации. История повторилась. После этого транспортники поставили станцию под силовую защиту и обратились к нам...

- А мы теперь что? - ядовито осведомился я. - Мы отныне фирма по обслуживанию джамп-генераторов?

Полковник посмотрел на меня в непонятной жалостью. Будто с сегодняшнего дня я и в самом деле был способен справиться только с ремонтом джамп-генератора. Лицо шефа оставалось непроницаемым, но жалость во взгляде изрядно смутила меня: не представлял я себе, чтобы Полковник мог кого-либо пожалеть. Поэтому я прикусил язык, готовый уже выдать очередную ядовитую банальность. Работа, кажется, действительно наворачивалась серьезная.

Шеф достал из папки, лежащей перед ним, светлую литиновую полоску, на которых фиксируют шифрограммы, и, перегнувшись через стол, положил передо мной.

Я смотрел на шифрограмму, и мне было нехорошо: я наконец почувствовал, что отпуск-таки закончился. Сердцем почувствовал, а не умом. Уму моему это стало ясно еще утром, когда я обнаружил на экране дальней связи жизнерадостную физиономию Гилмора.

Я взял полоску в руки, она была прохладной на ощупь. Просмотрел реквизиты. Это оказалось донесение Управления Охраны Дальних Рудников, информация двухнедельной давности. Текст был расшифрован, и я прочел: "Настоящим уведомляю, что заключенный номер двенадцать-восемьдесят-семь погиб вчера при вскрышных работах на руднике. Визы патологоанатома и офицера безопасности прилагаются. Начальник спецобъекта "Скиллус-А" Джанни Моро".

- Ну и что? - съехидничал я. - Мы стали похоронной командой? Бедняжку зека некому сжечь?

Шеф опять посмотрел на меня с непонятной жалостью и сказал тихим голосом:

- Видишь ли, Виктор... Дело в том, что заключенный номер двенадцать-восемьдесят-семь - Фернан Гомеш.

И я почувствовал, что мое сердце, как в момент наступления невесомости, ухнуло куда-то в самый низ живота.

С Фернаном я был знаком с самого раннего детства. Родители наши жили в соседних коттеджах, и матери произвели нас на свет в одной клинике. Только Гомеш приветствовал этот мир своими криками за полгода до рождения Виктора Камова. В конце концов эти полгода стали для меня тем крестом, который Иисус тащил на Голгофу.

Фернан все успевал раньше меня. Он раньше встал на ноги, раньше научился плавать. Только в школу мы пошли вместе, тут разница в возрасте была недостаточной для того, чтобы он оказался классом старше. Но и в школе он лучше учился, лучше пел, лучше играл в спейсбол. Конечно мы превратились в друзей-не-разлей-водой, но это была своеобразная дружба. Я в самом деле дружил с Фернаном - он лишь позволял мне дружить с ним и не более того. И все же мы были неразлучны. Возможность подчиняться ему доставляла мне великую радость. По-видимому, это была какая-то разновидность мазохизма, но в те годы я не задумывался о подобных вещах. И потому с удовольствием согласился, когда он заявил, что неплохо бы нам стать геминами. В то время была прямо-таки настоящая мода на подобного рода операции. Взрослые сами с удовольствием становились близнецами особенно молодые семейные пары - и не чинили никаких препятствий, когда к этому стремились дети. Слишком много преимуществ в жизни давала телепатическая связь, одна помощь друг другу дорогого стоила... Потом-то стали выясняться негативные стороны геминизма, но это было уже много позже.