Георгий Гуревич - Мы – из Солнечной системы

Так подумал Ксан, вслух ничего не сказал. В Совете Планеты не полагалось говорить о личностях и личных мотивах. Представлены доводы, будь добр возражай на доводы. Ксан говорил об истории, экономике, морали, о человеке, его желаниях и слабостях. Говорить было трудно. Боль, утихнувшая было, снова возникла в груди, поползла в левое плечо. Это очень мешало. Внимание раздваивалось: Ксан прислушивался к словам и к боли внутри. Одновременно обдумывал возражения и напоминал себе: “Говорить надо покороче, чтобы сил хватило, и дышать поглубже, и не волноваться, только спокойствие придержит боль”.

А Гхор был молод, стал молод, и разил не стесняясь.

Он намекнул, что Ксан-историк не разбирается в точных науках. И еще прямее сказал, что Ксан-старик жаждет покоя и покою готов пожертвовать тысячу жизней. Это было клеветой и отчасти страшной истиной. Действительно, если всеобщую ратозапись отложить на полгода, за это время умрут многие, в том числе и та тысяча, которую можно было бы спасти. Но ведь именно сам Гхор предлагал растянуть переходный период на полвека. Именно Гхор предлагал отдать смерти девяносто девять процентов людей, а Ксана упрекал, что он жертвует тысячу, другую избранников.

И Ксан поднялся было, чтобы ответить, но боль заполнила грудь, комок поднялся к горлу, и он не стал возражать. Подумал: “Стоит ли? Надо ли произносить речь для самозащиты? Это несолидно, в Совете Планеты даже неприлично. Тень, наброшенная Гхором, коварна, но призрачна. При внимательном чтении люди разберутся”. Сказал только: “Спор записан. Люди продумают, проголосуют”.

Выдавил слова и сел в кресло с широко открытым ртом, стараясь проглотить комок, мешающий дышать.

Сел и услышал:

– …чисто экономический вопрос,– говорил Гхор.

Это был ловкий процедурный ход. Ксан-то понял в одно мгновение. При всеобщем голосовании Земля высказалась бы за всеобщее оживление, конечно. Но экономические вопросы решали умы – избранники планеты. И Гхор обращался к избранникам (“каждый внесет в список троих”): о себе позаботьтесь сначала. Ксана упрекал в неверии к людям, а сам играл на слабой струнке эгоизма. До чего же он не уважал людей, этот одиночка, выросший в пустыне!

Ксан приподнял непослушное тело:

– Вы хитрите, ум Гхор,– выкрикнул он.– Хитрите!' Хотел еще добавить: “Умы, не забывайте присягу!” Вступая в Совет Планеты, все они давали обещание:

“Не для себя, не для семьи, не для друзей, не для родного города, не для языка и расы занимаю я место в Совете Планеты”. Хотел напомнить и не смог. Блестящая эмаль засверкала перед глазами. Потом набежала мгла серо-зеленого цвета с огненными кругами и погасла, все стало черным-черно.

Было тошно, так нестерпимо тошно, что жить и дышать не хотелось. Из черноты Ксан возвращался к эмалевому блеску, от блеска – назад в черноту. Иногда из слепого внешнего мира доносились слова. Ксан не видел ничего, но в общем знал, что его перенесли в соседнюю комнату, дают кислород, проясняющие пары, вводят в вену гормоны, к сердцу подсоединяют электродиктат. Потом он услышал озабоченный голос Гхора:

– Ратозапись! Срочно, немедленно!

Как раз в этот момент белая эмаль раскололась. Встревоженное лицо Гхора показалось словно в разбитом зеркале.

– Приходит в себя,– сказал Гхор.– Ксан! Вы слышите нас? Простите мою резкость. Я же не знал, что вы больны. Как можно быть таким неразумным? Отложили бы дискуссию.

А рукой показывал: “Давайте, давайте ратозапись!”

Гхор был огорчен, встревожен, пристыжен, испуган за Ксана, старался спасти его. Но вместе с тем где-то в самой глубине мозга, почти в подсознании Гхора, таилась мысль:

“А себя Ксан разрешит спасти? Для себя сделает исключение?”

Едва ли Ксан понял это. А может быть, и понял. Во всяком случае он произнес явственно:

– Если всем… Мне, если всем.

Это были его последние слова в жизни.

Мне, если всем!

Кадры из памяти Кима.

– Сегодня, дети, у нас экскурсия. Мы пойдем в Дом, где принимаются решения.

Большая шумная комната. В центре ее машина, очень простая, похожая на пианино, но с двумя клавишами – желтой и синей.

И люди, негромко переговариваясь, подходят по очереди и нажимают клавишу только один раз.

– Видите, дети, этот человек голосует за предложение, напечатанное на синей бумаге. Как только он нажал, сейчас же электрический ток побежал в вычислительный центр, и там машина отметила: еще один человек за синее.