Евгений Гаркушев - Выше времени

— Глубокомысленно, — усмехнулся я. — То, что я не виноват в их исчезновениях, знаю и сам.

— Ты виноват во всем, что происходит в мире! — поднял тонкую лапку Дип. — Почему ты все время об этом забываешь? Ведь это твой мир! И ты выбираешь свою линию жизни. Если Санек исчез, и исчез навсегда — значит, внутренне ты был с этим согласен. Иначе выбрал бы другую линию развития событий.

— Дался мне этот Санек, — заметил я. — Мы с ним и не общались почти, хоть и рядом жили. Вот Ефимыч был довольно интересным мужиком. Все же бывший военный. Подводник. Но по большому счету, он тоже не играл в моей жизни существенной роли.

— Вот и я о том же, — позеленев и расправив уши, пропищал Дип. — Может, ты и не хотел, чтобы он исчез. Но имел другие желания, исполнению которых его присутствие косвенно мешало. Например, занять его землянку. Или ближе подружиться с Надькой. Или, например, клад найти — хотя клад этот суждено отыскать именно Ефимычу через два года… Надо же куда-то в этом случае Ефимыча деть? Не все просто в этом мире!

— Не гони пургу, — попросил я.

— Ты знаешь, что я прав, — обиженно скривился Дип.

— И все же, ты сказал, что на исчезновения людей влияет что-то вне меня?

— Да. Реальные личности. Не куклы, созданные твоим воображением. Ведь ты прекрасно знаешь, что есть настоящие люди, а есть те, что только кажутся тебе, за кого живешь ты. Которых ты придумал сам, и от кого никогда не узнаешь ничего нового. Они выражают твои мысли, говорят твоим голосом, и тебе иногда кажется, что это наиболее приятные и умные собеседники…

Дипу надоело, видно, махать крыльями, и он присел на трубу, скрестив лапки на груди. Ногами он болтал, время от времени задевая трубу с горячей водой.

— А вот Шмель… Он реальный? — спросил я. — Настоящий? Я что-то не пойму никак.

— Ясное дело, — кивнул Дип. — Да и Санек реальный. Почти каждая кукла появилась не просто так. Тот Санек, с которым ты общаешься, имеет реального прототипа. Но это не значит, что он живет в твоем мире. И чем-то похож на твоего Санька. Проекция на твою монаду и ее прототип могли разойтись очень далеко… Ты Платона-то помнишь? Про мир идей? Лейбница читал?

— Читал. И Платона, и Лейбница. Не дикий.

— Ну, вот. Стало быть, если ты уж решил сейчас бродяжничать, юродствовать, то много достойных людей пошло за тобой. Для антуража. Ну, не за тобой, конечно, а следуя твоим желаниям. Что, тебе хотелось бы со всякой швалью общаться? Хотя среди бомжей попадаются и приличные люди, но как правило, это все же отбросы общества. А у тебя компания приличная. Только Миха на настоящего бродягу и похож. Да Сема с Негром. Но те — тоже с причудами…

— Миха — полудурок, идиот.

— И я о том же. И все вы должны быть если не полудурками, то с придурью. Подонками. Крайне несчастными личностями. А вы копошитесь в грязи и находите в том немалое эстетическое удовольствие. Смотрите на себя как бы со стороны. И даже ахаете от восхищения: ишь, как Шмель хорошо сыграл! Надо же, какое амплуа Дорофеич себе придумал!

— А ты не стесняешься в выражениях.

— Чего мне стесняться? Я же гений! Воображаемое существо. Или идеальное. Вечное. Как посмотреть!

Я повернулся к Дипу спиной и вылез из люка. Солнце садилось. Впереди была новая ночь. И, возможно, новое исчезновение, которое я внутренне одобрю. Потому что ничто в этом мире не происходит без нашего ведома.

На пригорке, щурясь от солнечного света, стоял Ибрагим. Должно быть, ждал меня. Ибрагим — то ли турок, то ли таджик. Приехал в город вместе с семьей по осени. Семья у него большая: три дочки, сын и еще сын — совсем маленький, грудной. Ну, жена, понятное дело. Днем они все, кроме Ибрагима, просят милостыню. Ибрагим тоже иногда просит, но ему мало подают — советуют лучше идти работать. Но обремененный семьей восточный мужчина работать не хочет. Наша работа — не для него, да и паспорта у него нет. Поэтому, бывает, он роется на свалке, или общается со здешним народом. Иногда приходит на свалку с детьми — детям ведь тоже нужно отдыхать.

Меня Ибрагим очень уважает. Я учил его детей читать и считать, сын и две дочки немного продвинулись по этому пути. И деньги теперь различают не только по цвету. Деньги, кстати, у Ибрагима всегда водятся. В тяжелое время он даже мне подкидывал по десять — двадцать рублей. Когда у него были.

— Домой собираюсь, — сообщил Ибрагим. — Попрощаться пришел. Потом пойду в милицию — сдаваться.

— Сделал что плохое?

— Нет, зачем? — улыбнулся Ибрагим. — Я ведь иностранец. Пусть депортируют. Доехать хочу без проблем, с удобствами. Мне и детям в милиции билеты купят, отправят. Что я буду зайцем по вагонам мыкаться? Поеду, как приличный человек, в общем вагоне.