Евгений Гаркушев - Выше времени

Если мы все-таки погибнем, семья будет получать пособия на сумму, превышающую наше нынешнее жалование примерно в два раза. Жена получит пожизненную пенсию, которой лишится только в том случае, если во второй раз выйдет замуж. Не потому, что она должна хранить верность мертвому. Просто государству неразумно содержать женщину, о которой есть, кому позаботиться. Дети будут получать специальную стипендию до двадцати одного года или до окончания учебы. Пенсии и стипендии, кстати, платятся не государством, а специальным некоммерческим фондом помощи семьям погибших военнослужащих. Так что с общественным мнением все в порядке — ни один правозащитник из нейтральных стран, мнение которых важно для нашей родины, не прицепится. О семьях погибших заботится страховое общество, а не государство. Хотя, по большому счету, кого волнует мнение так называемых правозащитников?

Семья будет жить в довольстве, но лучше бы все-таки политики уладили дело миром.

Многие офицеры ходят мрачные. Матросы, которые тоже кое-что почувствовали, молятся. Но на берег никто не просится. Все мы давали присягу, и для офицера отступить сейчас уже невозможно. Даже если появится необходимость послать кого-то на берег, каждый будет отказываться до последней возможности. Спастись таким образом — позор на всю жизнь.

Матросов, как это ни печально, никто не спрашивает, готовы ли они умереть во имя человечества. Жалко ребят. Но ничего не поделаешь. Кому-то нужно жертвовать собой во имя Родины.

Идем с предельной маршевой скоростью — тридцать три узла. Глубина погружения — двести метров. Сонары кораблей Шестого флота засекли наше присутствие — не до бесшумных режимов, нужно догонять.

Группировка американцев в ста пятидесяти милях, движется в сторону Суэца со скоростью около двадцати узлов. Не слишком торопятся.

На пятнадцать часов намечено контрольное всплытие и сеанс связи со штабом.

В пятнадцать часов лодка поднялась на поверхность. Некоторое время все было спокойно. Капитан, как мы полагали, получал приказы от адмиралов в Севастополе или в Киеве. Когда в пятнадцать двадцать никаких команд с центрального поста не поступило, офицеры и матросы нашего отсека начали недоумевать. Только что мы сломя голову мчались на перехват Шестого флота, и вот — дрейфуем на поверхности. Ни отбоя тревоги, ни подтверждения готовности.

В пятнадцать двадцать две капитан-лейтенант Мирзоев по собственной инициативе вызвал по внутренней связи центральный пост. Никто не ответил. Мы решили, что отказала проводная связь, и я помчался в пятый отсек, где должен был находиться капитан или старпом. Что-нибудь хуже отсутствия связи между отсеками перед боем трудно даже представить.

Оказалось, бывают вещи и пострашнее неработающего телефона. Когда я оказался в центральном посту, то в первую очередь увидел лежащего в луже собственной крови капитана Терентьева. Ослепительно-белый китель и разводы алого по нему. Капитан смотрел мертвыми глазами в потолок. Рядом лежало еще несколько трупов. Над ними стоял капитан второго ранга Ласточкин, пытающийся сотворить что-то с блоком связи. Жесткий голос, звучащий из динамика, требовал доложить ситуацию.

Ласточкин на приказы командования не реагировал, поглощенный своими занятиями. На плече его болтался короткоствольный штурмовой автомат. Узнав среди убитых капитана второго ранга Зотова и капитан-лейтенанта Кураева, капитана третьего ранга Ибрагимова и главного корабельного старшину Денисенко, я вдруг обратил внимание на автоматный рожок, валявшийся на полу. Теперь можно было с уверенностью сказать: нашего командира и других офицеров застрелил именно Ласточкин.

Если бы у меня было с собой огнестрельное оружие, не знаю, выстрелил бы я в Ласточкина, или нет. Может быть, я неправильно понимаю ситуацию… Но у меня и пистолета не было. А вот капитан второго ранга позаботился вооружиться. Секунда — и черный ствол штурмового автомата заглянул мне в лицо.

— Вот и Латышев. Пришел вторым. Первым не выдержал ожидания непоседа Кураев, — мерзко хихикнул Ласточкин, кивнув на труп капитан-лейтенанта. — Предпочитаете умереть с честью, капитан, или присоединитесь к сильной стороне, которую здесь представляю я?

У меня перехватило дыхание, кровь закипела.

— Что это означает, Михаил Павлович? Потрудитесь объяснить!

Ласточкин посмотрел на меня свинцовым взглядом.