Евгений Гаркушев - Выше времени

— Никита Евгеньевич, дом сгорел, все пропало! Помогите, чем можете! — начала она прямо с порога.

Я взглянул в листок, поданный Надей. Пенсионерка, Раиса Трофимовна, семидесяти одного года. Живет поблизости — на Колхозной улице. То-то внешность ее мне знакомой кажется. Не первый раз, наверное, на прием пришла.

— И что же, Раиса Трофимовна, помочь вам больше некому? Дети, внуки, родственники есть?

— Есть, Никита Евгеньевич, есть! — завздыхала старушка. — Сын шофер, получает не очень много. А дочь — учительница, я ей сама с пенсии деньжат подбрасываю постоянно. Двое детей.

— Заявление на помощь написали?

— Написала, — с готовностью кивнула старушка. Быстро, будто боясь, что я вскочу с кресла и убегу, протянула лист в клеточку, исписанный неровным почерком.

Я взглянул на листочек. Просит десять тысяч. Ну, бабка, ну, дает! Десять тысяч! Да это же твоя пенсия за полгода, старушка!

— А кредит не хотите взять? — осторожно попытался я подтолкнуть посетительницу в нужном направлении.

— Кредит ведь отдавать надо, — резонно ответила бабка.

— Надо, — вздохнул я. — А у вас источников дохода, кроме пенсии, нет?

— Да семечками на улице не торгую. Совестно как-то… Я ведь бывший педагог все-таки…

А, так вот почему я эту бабку знаю! Она у нас в школе работала. Учительницей начальных классов. Да, у учителей пенсия низкая…

И не помочь нельзя — выборы, и помочь весьма затруднительно. Десять тысяч — сумма солидная… Меньше дашь — обидится. Они ведь все думают, что у меня денег — куры не клюют. Но выход всегда найдется. Тут же, при старушке, я продиктовал письмо мэру, попросив, как кандидат в депутаты, оказать ей помощь, пришпилил к заявлению, улыбнулся. Была проблема моя, стала проблема городской администрации. Пусть изыскивают средства в бюджете. Правда, их там нет — но это уже не мое дело. Я еще не депутат.

— Поможет власть. Как не помочь? Ждите, Раиса Трофимовна. Через пару месяцев помощь выделят. После заседания городской думы.

— Хоть бы чем сейчас помогли, — вздохнула старушка. — Кастрюль — и то нет. Оплавились все. Я уж не говорю, крышу перекрывать, деньги-то на крышу… Сама во времянке живу, суп сварить не в чем. И не из чего…

Я тяжело вздохнул. Все выборы. Без расходов не обойдешься.

Полез в ящик стола, достал сторублевую купюру. Потом подумал, добавил полтинник.

— Возьмите, Раиса Трофимовна. Чем могу.

— Спасибо, — сказала бабка. И как-то странно поджала губы.

Мало, что ли? Так я на всех не напасусь. Если каждому давать хоть столько, завтра с утра тут очередь выстроится в два километра. Без налога с неба упали деньги, а они еще и недовольны…

Вошедшего следом за Раисой Трофимовной мужичка я отправил в центр занятости с сопроводительным письмом. Денег он, к счастью, не просил — хотел работать. На работу его устроят вряд ли, но участие я проявил, внимание оказал.

Еще двое больных просили деньги на операцию. Это — святое. Больным помогать надо. Каждому дал по триста рублей. Одному, правда, нужно было шесть тысяч, а другому — пятнадцать, но это не те суммы, которые я могу жертвовать безболезненно. Особенно в дни приема — будь неладны эти выборы!

Пятая дамочка, вся в золоте, просила помочь в оплате обучения дочери. Нет, совсем люди стыд потеряли! Хоть бы оделась скромнее, сережки с бриллиантами на двадцать пять тысяч сняла… Впрочем, письмо мэру я опять написал. Пусть она о нем плохо думает, а не обо мне. А уж он ей разъяснит, кому помощь полагается.

Выпроводив последнюю посетительницу, я налил в стакан итальянской минеральной воды, смочил горло, закурил. Не люблю курить, не люблю минеральную воду… А надо курить, надо пить эту дрянь… Иначе не найдешь общего языка с деловыми партнерами. И водку пить приходится, хотя я предпочитаю красное вино или чешское пиво… Казалось бы, влиятельный человек, а пожить в свое удовольствие не получается никак!

В уголке сознания словно проснулся Кит. Посмотрел на меня искоса, сплюнул сквозь зубы. Неудобно ему было и за меня, и за себя. Ведь я — это и он тоже…

— Бабке, у которой сгорело все, хотя бы «пятикатку» сунул. Да и больным-доходягам по тыщонке-две дать можно было. А остальных — послать по-простому, без реверансов, — заявило мое второе я.

Я был с ним, в общем-то, согласен. Потому что я — это тоже он. В какой-то мере. Сволочью становишься с этой работой. Каждую копейку считаешь, долю процента на каждой сделке. А кто не считает — улицу подметать идет. Или, как мужичок-посетитель, в поисках работы рыщет. Не я выбираю, как мне себя вести. Ситуация диктует поведение.