Игорь Росоховатский - Мой подчиненный

- А другим людям его знать обязательно? Зачем? Объясните, пожалуйста!

- Культурным людям - да,- уточнил я.- Каждый великий писатель по-своему объясняет мир, людей...

- Людей? - переспросил Юлий Михайлович. В его глазах заблестело любопытство. Они стали похожи на глаза ребенка. Он не мог удержаться от вопроса: - Вы сказали "каждый великий писатель". Значит, их было много. А я знаю лишь несколько стихотворений. Вот такое, например: "Я из лесу вышел, был сильный мороз..."

- Некрасов,- сказал я, сдерживая улыбку.- А были еще Пушкин и Лермонтов, Уэллс и Маяковский, Жюль Верн, Бальзак, Свифт, Чапек...

- Одну минуточку,-попросил он.-Повторите еще раз. Я запомню их имена.

- Это слишком долго,- заметил я, отворачиваясь к стене, чтобы он не увидел выражение моего лица.

- Назовите хотя бы самых великих,- не отставал Юлий Михайлович.

Пришлось уступить. В течение доброго часа я перечислял ему фамилии писателей.

На второй день я уехал в командировку и вернулся через неделю. Оказалось, что и Юлия Михайловича эту неделю не было на работе - он выпросил у Григория Гурьевича отпуск.

Появился он в понедельник и, довольно улыбаясь, сказал:

- Я устал, как Сизиф, но преуспел, как Геракл. Или... как Робинзон на пустынном острове. Я ведь и сам был, как пустынный остров, на котором ничего не росло.

До конца дня и на следующий день он сыпал цитатами и даже сам составлял сравнения. Он старался заводить дискуссии о героях Жюля Верна и Достоевского. Особенно его поразили старик у Хемингуэя и "Маленький принц"

Экзюпери. Он мог их цитировать часами. Впрочем, Юлий Михайлович приводил цитаты из Шекспира и Фейхтвангера, Ефремова, Беляева и многих других.

Я изумился:

- Вы же говорили, что знаете лишь несколько стихотворений.

- То было неделю назад,- проговорил он.- Но я ходил в публичную библиотеку и прочел те книги, которые там имеются.

- Все? - спросил я.- Все сотни тысяч томов?

- Конечно,- ответил он как ни в чем не бывало.- Вы правы, это было мне необходимо. Я стал больше понимать людей.

На одну минутку я представил себе возможности сиго-ма, и мне отчего-то стало не по себе. Больше я никогда не пытался над ним подтрунивать.

Григорий Гурьевич как-то сказал мне, что теперь у него остается чересчур много свободного времени и он даже начал собирать спичечные этикетки.

Я понял, что все мы мечтаем вернуть те ненавистные дни, когда проблемы не решались и нам приходилось сидеть в КБ до поздней ночи. Я уже готовился писать докладную в Управление, когда нам дали новое срочное задание, еще сложнее предыдущего.

Мы поручили Юлию Михайловичу создать чертеж дополнительного двигателя, а сами засели за решение конструкции рулевого управления.

В тех условиях, для которых предназначался новый стратоплан, это было основным.

"Вот сама собой и решилась проблема взаимоотношений с Юлием Михайловичем,- думал я.- Никто не мешает нам опять работать до изнеможения", 2 Уже к концу квартала мы поняли, что не справляемся с задачей. Тем временем мы лишились очередных премий, меня вызывали "на ковер" к начальству. И по мере того, как тучи сгущались над отделом, менялось наше отношение к сигому.

Спортсмен Коля Букайчик, почти не разговаривавший раньше с Юлием Михайловичем, пригласил его поиграть в теннис. Григорий Гурьевич в разговоре о сигоме сказал "наш выручатель". А мне во время очередного разноса у директора пришло в голову: "Когда нам давали это задание, то рассчитывали на нашего сигома. Я один виноват во всем, ведь его прислали к нам по моей же просьбе, причем предупредили, что долго у нас он задерживаться не может. Стоит только позвонить в Управление, и они с радостью отправят его на обычную для сигомов работу - разведку и освоение планет. А пока он - мой подчиненный, только подчиненный. Ничего больше".

Нетрудно догадаться, какое задание получил Юлий Михаилович.

В тот день я возвращался домой необычно рано, придумывая, куда бы убить время. Впереди я заметил знакомую фигуру. Юлий Михайлович куда-то спешил. Он мог бы включить гравитаторы и полететь, но почему-то не делал этого.

Я шел, стараясь не упускать его из виду, и впервые за все время нашего знакомства подумал: "А каково ему среди нас?" Может быть, это мог бы полностью представить себе космонавт, выходивший из корабля в открытый космос, но даже мне стало не по себе. Правда, Юлию Михайловичу никто не запрещал встречаться с другими си-гомами - двое или трое из них оставались на Земле, остальные разведывали для людей Венеру и Марс. Но большую часть суток он должен был находиться среди нас.