Александр Бачило - Пятно

Мне удалось сделать только несколько штрихов. Внезапно страшная, обжигающая боль полоснула по ноге. Я вскрикнул так, что посуда в шкафу отозвалась звоном. От колена к лодыжке пролегла темно-багровая полоса. Корчась от боли, я свалился на пол. И увидел уползающую под диван хвостатую тень.

Оно коснулось меня! Это прикосновение, как ожог кислотой! Теперь я представляю, что чувствуют те, на кого Оно нападает... Но почему - на меня? Из-за рисунка? Оно понимает, что я делаю! И не желает, чтобы Его изображали...

Я осторожно поднялся и снова сел к столу. Покосился на угол дивана. Там, вроде, спокойно. Ах ты ж, сволочь... больно-то как... Но надо выяснить все до конца. Я взял карандаш и медленно поднес его к бумаге... В соседней комнате вдруг что-то громко хлопнуло, а затем с плеском и хрустом грянулось об пол. Аквариум! Я вскочил так, будто меня снова ошпарило, и бросился туда. Осколки аквариума лежали в луже воды, которая еще бурлила и плевалась паром, докипая. Рыбки, хвостатые мои гурами и меченоски, глазастые телескопы - последняя живность, которая еще могла существовать рядом со мной - лежали теперь раздутые, побелевшие. По комнате расползался отвратительный запах супа.

Я вернулся к столу, вырвал из тетради лист с рисунком, скомкал и зашвырнул под диван.

- На, подавись!

И сейчас же оттуда раздался тихий шелест - то ли сама бумага распрямлялась, то ли ее осторожно потрогали. Когда через некоторое время я заглянул под диван, чтобы установить там еще одну лампу, листка не было.

... Вчера Оно сопровождало меня всю дорогу до работы, и во время этой прогулки я сделал несколько неприятных открытий. Во-первых, люди не замечают Его, когда Оно этого не хочет. Значит ждать от них помощи не приходится. Оно является только мне - между припаркованными у тротуара машинами, в просветах еловых ветвей на бульваре, в оставленной без присмотра детской коляске. Но никто, кроме меня, не видит этого туманного отпечатка, водяного знака, незаметно вписанного в пейзаж.

Еще одно скверное новшество обнаружилось у самых ворот студии. Навстречу попался прохожий - совершенно незнакомый парень в куртке с поднятым воротником, в глубоко натянутой на уши вязаной шапочке. Он прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания, погруженный в собственные полусонные мысли. И вдруг Оно повернуло, потекло следом за ним и скрылось за поворотом. Я не знал, что и подумать. На избавление, впрочем, не надеялся, и, как оказалось, правильно делал. Через час Оно вернулось. Я увидел привычный промельк тени, уползающей на свое излюбленное место в студии - за картонные щиты. Не знаю, что стало с тем парнем, меня это мало волнует. Гораздо неприятней другое. Похоже, скоро Оно научится охотиться без меня. Не наступит ли тогда и моя очередь?...

Утром следующего дня съемочная группа программы "Кушать подано" снова собралась в павильоне. Нужно было записать недоснятую вчера концовку передачи. Леночка принесла из дома обмотанную полотенцем кастрюлю со вчерашними тефтелями, которые она довела до готовности в собственной духовке, героически преодолев искушение отведать кусочек. Выглядели они, правда, не слишком аппетитно, но зато Альберт Витальевич мог теперь попробовать их без риска для жизни и даже изобразить на лице восторг без особого напряжения актерских способностей.

Все было готово к съемке: новые спонсорские колбасы нарезаны и разложены на столе в окружении свежей зелени, Илья Зимин ярко и красиво осветил кухонный угол студии всевозможными приборами, дающими верхний, нижний, рисующий и контровой свет, востроносый Игорь Сергеевич вставил в камеру новую кассету и прописал "матрас" - полосатую разноцветную таблицу, которую всегда записывают в начале кассеты, Алла Леонидовна мяла нервными режиссерскими пальцами первую сигарету. И только ведущий программы Альберт Витальевич Щедринский к съемке был категорически не готов. Выражение, написанное на его лице, ничуть не походило на кулинарный восторг. Откровенно говоря, лица на нем вообще не было. Руки ведущего мелко тряслись, а слова застревали в горле. Гримировать его пришлось Леночке, поскольку сам он только размазывал грим по лицу безобразными полосами. Выйдя на съемочную площадку, он медленно, как в петлю, просунул голову в лямку фартука и сипло выдавил:

- Я готов.

- Что с вами, Альберт Витальевич? - Алла Леонидовна выронила сигарету.

Ей вдруг страшно жалко стало этого неприкаянного человека, напуганного и вымотанного, казалось, до последней степени.