Игорь Росоховатский - Сто моих рождений

...Оказывается, у меня есть семья. Мою жену зовут Эмилией. Это хрупкая белокурая женщина, нежная и взбалмошная. У нее маленький рот и золотистый пушок на затылке. Настроение у нее меняется каждую минуту.

Пока она накрывает на стол, успевает ласково улыбнуться дочке, укоризненно покачать головой старшему сыну, раздраженно и нетерпеливо посмотреть на меня. А то на мгновение замрет, приоткрыв рот, удивившись новой шалости младшего сына. Ее взгляд, подобно курице, клюющей зерно, перескакивает с места на место. Эмилия умеет рассыпать в смехе серебряные колокольчики. Но, к сожалению, она умеет и скрипеть, как несмазанная калитка, и браниться, словно рыночная торговка, и вопить, как бешеная кошка.

У нас четверо детей, и я вынужден много трудиться, чтобы прокормить семью. Работаю шофером на огромном рейсовом грузовике, доставляю овощи на плодоконсервный комбинат. Иногда делаю "левые" ходки, перевожу что кому нужно - столбы и доски для дач, овощи с частных огородов. Конечно, в школе учили, что ловчить - постыдно. Но в каждом конкретном случае я довольно быстро нахожу себе оправдание: то надо заработать для детей, то пособить соседу. Когда я возвращаюсь из рейса, дома меня встречают радостно: жена бросается на шею, младшенькие ребятишки повисают на руках, теребят за полы пиджака. Старший мерно хлопает ладонью по спине, отбивая такт моей любимой песни. Потом начинается раздача гостинцев, и веселая суматоха продолжается до ночи: меряют обновы, будто непонарошке хвастаются друг перед другом, нахваливают меня, расспрашивают о поездке. И пусть я не больно многого достиг в жизни: некоторые мои одноклассники стали генералами, директорами, - в эти часы я чувствую себя не только самым главным, но и самым нужным.

Впрочем, грех жаловаться, и на работе меня не отпихивают в дальний угол, считают классным шофером. Начальник автоколонны говорит: "Определенные способности, мог бы при желании гонщиком стать". Он-то не знает, что я уже был гонщиком - в одной из прежних жизней. Наверное, оттуда и способности, и непонятные самому знания. Стараюсь скрыть способности от других, но не всегда это удается. Товарищи удивляются: откуда что берется у простого шофера? Дразнят "мудрецом", "пророком". Многие завидуют.

А мне, как включится окошко памяти, тошно и страшно становится: вот сейчас мелькнут столбы, воронки, захрустят кости... Хорошо хоть, что не так часто это бывает. Иногда удается отогнать воспоминания, забыться. То жена помогает, то дети, а то грешным делом - водочка. Боюсь, правда, как бы не пристраститься к ней. В моем положении это нетрудно. Зеленый змий помогает окошко памяти ставнями закрывать, да не задарма.

Однажды диспетчер назначил меня в дальний ответственный рейс. А на обратном пути, подъезжая к дому, почувствовал я, будто меня лихорадит, судомит. Мне бы поостеречься. Но тут встреча дома как положено, да еще свояк зашел - мы взбрызнули обновы, и я забыл о недомогании. А лучше мне было бы вовсе не приезжать домой, лучше сковырнулся бы я в кювет... Ведь, оказывается, привез я своим домашним "подарочек" - страшнейший грипп.

У жены он прошел сравнительно благополучно, хоть и напугала меня изрядно, стонала: "Ох, не выдержу, ох, смертынька моя пришла!" А вот старший сынок, любимец мой, и младшенькие...

Старший все крепился, потому и "скорую" к нему поздно вызвали. Когда не бредил, улыбался мне через силу: "Порядок, папа, не волнуйся, мне лучше". Но я вижу: он все больше горит, губы синеют. "Скорую" вызвал, но она приехала, когда уже ничего нельзя было сделать.

Я кулаками потрясал, докторов бранил, небу угрожал.

Но доктора не виноваты, а небо немо и безразлично. И никуда не деться мне от мысли, что погибель эту я сам в дом привез...

Беда, как известно, одна не приходит. Вслед за старшим умерли младшенькие. А вскоре начались у жены припадки безумия. И раньше она была чрезмерно взвинченной, да плюс к тому, сама доводила себя до истерии. Там, где умом взять не могла, пользовалась истерикой, как оружием против меня и детей, не раз проклинала нас: "Чтоб вы сгинули!"

А как и на самом деле сгинули наши дети, она заговариваться стала. Зовет сына или дочку, разговаривает с ними, будто они рядышком стоят. Увезли ее в психиатричку. И я остался один в большом доме, где, как мне казалось, еще иногда звучало эхо щебета и смеха моих детей. Каждая вещь в комнатах превращалась в воспоминание. Это уже были не вещи, а свидетельства, отражения былых дней, напоминания... Вот диван - мы купили его на третий день после свадьбы. И продавец попался толстый и веселый, бородка черной лентой обегала его круглое лицо. Все шутил, утверждал, что и диван "медовый"...