Игорь Росоховатский - Триумф 'каскадеров'

- ...норму биотоков и таким образом нормализовать работу организма, закончил вместо него Трофиновский.

- Наконец-то поняли. Молодец! - похвалил Кидько. В его голосе пробивалась плохо скрываемая ирония. - Значит, я могу быть свободен, в том числе и от двусмысленных вопросов и намеков?

- Увы, нет, - вздохнул Трофиновский. - Вы не ответили на главный вопрос. А есть и другие, и тоже не менее важные. Например, что именно вы принимаете за норму? Как ее устанавливаете?

- Норма устанавливается по большинству людей, - подняв руку с вытянутым пальцем, торжественно произнес Кидько.

- Каких людей?

- Обыкновенных, среднего уровня, так сказать, усредненных, - с вызовом ответил Кидько. - Это они, в конце концов, создают все на свете, материальную культуру человечества. И потом, как мною установлено, так называемые гении или таланты - это просто люди с патологическими отклонениями. Аппарат способен исцелить их...

- От таланта, понятно. Но что такое норма для человека - Моцарт или Сальери? Вот что является вопросом вопросов. И кто вам дал такие права самостоятельно избавлять человека от состояния, которым наделила его природа?

В глазах Ивана Степановича блеснуло удивление, и Трофиновский почувствовал, что сейчас Кидько думает о нем. Если вы философ, то тем хуже для вас. Я заставлю вас задуматься над такими вопросами, которые раньше не приходили вам в голову. Я вовлеку вас в лабиринт, откуда вы не выберетесь без моей помощи.

Глядя куда-то мимо следователя, Кидько медленно проговорил:

- Если уж упоминаете о вопросе вопросов... Были, например, демократии, допускающие потрясающее неравенство сограждан. Они действительно давали возможность личности раскрыться в полной мере и принести наивысшую пользу обществу. Око накапливало огромные материальные блага и распределяло их, используя налоги и субсидии. Кое-что перепадало даже обиженным природой слабачкам. Но были ли такие системы устойчивы? Нет, нет и еще раз нет! Ибо общество складывается из отдельных человеков, сограждан. А человеку, гражданину важно не просто иметь какой-то, пусть даже удовлетворительный, прожиточный минимум. Гораздо важнее - точка отсчета. Она же для каждого в формуле: "Я не хуже других". Итак, человек может согласиться жить хуже, но чтобы его сосед, его согражданин не жил лучше его. Так человеку и спокойнее, и уютнее. И потому-то гораздо устойчивее демократий оказывались диктатуры, и такие именно диктатуры, где четким эталоном нормы признавался диктатор - личность, как правило, совсем не гениальная, а посредственная, близкая и понятная любому члену общества. На таких принципах строились целые империи и существовали столетия, слышите, столетия! Именно в таких системах нуждается сейчас наш раздираемый противоречиями мир! - И он излюбленным отрепетированным жестом поднял указательный палец.

Трофиновский спокойно выслушал подследственного и так же спокойно спросил:

- Тогда почему же рушились и распадались эти "устойчивые" империи? И почему вы прячетесь за общие рассуждения, когда речь идет о ваших конкретных поступках, или, как вы выражаетесь, одеяниях"?

Иван Степанович как-то сжался, замкнулся, сказал угрюмо:

- Как бы там ни было, не будут же меня судить за лечение несчастных больных...

- Именно из-за вашего лечения стал несчастным на всю жизнь артист цирка Марчук, получили травмы балерина и спортсмен. А художник Степура, как вам известно, покончил самоубийством. И оно тоже на вашей совести. А перед законом все равны, не так ли?

Лицо задержанного менялось на глазах. Да, ему было плохо, но Павлу Ефимовичу надо задать еще один вопрос, который свербил в его мозгу, как заноза. Перед ним сидел человек, который мог бы ответить на этот вопрос. Но захочет ли Кидько отвечать на него? И Трофиновский снова и снова спрашивал себя: "Почему же, имея этот аппарат, Кидько не захотел с его помощью усилить работу своего мозга и подняться до таланта или даже гения, а решил всех опустить и подогнать под свой уровень? Объяснить это одной завистью было бы слишком просто..."

Он наткнулся на взгляд подследственного и удивился. В нем теперь не было ни злости, ни вызова, - напротив, нечто похожее на жалость и сострадание прочитал он во взгляде Ивана Степановича.

"Это не он, не они противостоят мне, - думал Кидько. - Это Госпожа Природа оберегает истоки несправедливости, так необходимые ей для продолжения своих бесчеловечных экспериментов. Но не слишком ли они затянулись? Неужели еще не до конца проявлены все варианты отклонения от нормы? Есть ли смысл продолжать?"