Елизавета Кардиналовская: Ошибка

— Смотри, обезьяна!

Все головы — русые, черные, курчавые и бритые — поднимаются, как по команде, и со всех сторон раздаются голоса:

— Обезьяна!

— Дрессированная!

— Одетая!

— Смотрите, обезьяна!

Из соседних аллей бежит целая толпа детей и окружает нас. Том испугался, задрожал, прижавшись ко мне и не понимая, что произошло. Нужно было действовать. Взяв его за руку, спокойно, как только могу, спускаюсь с холма в шумную толпу и приказываю дать нам дорогу. Вокруг настоящая каша. Парень в матросской блузке суетится больше всех. Он подскакивает к Тому и срывает с его головы шляпу… И тогда разыгрывается дикая сцена. Заверещав, Том бросился на парня, используя все звериные средства, вплоть до ногтей. От нарядной блузы полетели клочья, а дети бросились врассыпную. Том ужасно сильный, и я испугалась, но парня спасла, и мы убежали из парка, как преступники.

В тот день я увидела, как Том, приблизив к зеркалу лицо, разглядывает себя с выражением удивления и боли. Потом, в отчаянии, он закрыл лицо руками и упал головой на стол… Я поняла, что случилось самое худшее. Да… худшее и ужасное.

Маска Гуинплена была его проклятием, однако это было человеческое лицо, а что вы скажете о зверином теле и человеческой душе в нем! Разве можно придумать большую жестокость?

Арвуд отвернулся к окну и очень тихо сказал:

— Но вы сами, ведь вы сами, Ингрид, усиливаете ее. Разве обезьяна страдает от своей уродливости? Разве она завидует человеку? И наконец, хочет ли она быть человеком? А вы заставили его хотеть этого. Кто же жестокий, Ингрид?

Он взглянул на нее и только сейчас увидел, что она не слушает его. Вся вытянувшись, она прислушивалась к тому, что творилось за дверью.

Чей-то хриплый голос невнятно говорил:

— …Так это и есть Томас Дан?.. знаменитый музыкант. Я так и знал, так и знал…

— Дорн! — вскрикнул Арвуд, бледнея, и бросился к двери.

На фоне черной крышки рояля, поднятой, как щит, он увидел Тома, прислонившегося к ней спиной. Его голова спряталась между сведенными плечи, руки были прижаты к груди, а круглые глаза, глубоко сидевшие под нависшим узким лбом, испуганно и злобно смотрели на человека. Этим человеком был Ворн.

— И вы думали, Ингрид, что это одежда, эти причесанные волосы спрячут обезьянье лицо? Вы зло пошутили, Ингрид. Я знаю, что эта черная шевелюра прячет волосатое ухо обезьяны…

Ворн шагнул к Тому и протянул руку к его волосам, чтобы отбросить закрывающие лицо пряди. Но в этот миг, оскалив зубы, Том яростно, по-звериному зарычал и прищурился, как животное, готовое защищаться.

Ворн отдернул руку, а Ингрид, вдруг вспомнив дикую сцену с парнем, только что рассказанную Арвуду, подбежала к Тому.

— Том, не надо. Том… Том…

Том задрожал и попятился к ее ногам.

Тот страх, который заставлял его в детстве прятаться в угол под холодным взглядом Ворна, наполнил теперь все его существо. Но к страху присоединилась лютая звериная злоба. Только прикосновение руки Ингрид обезоруживало его.

Он упирался согнутыми пальцами рук в пол и тихонько рычал.

В нем не было ничего человеческого.

Ингрид поняла, что это — конец.

Сухими глазами, в глубине которых горело отчаяние, она взглянула в лицо Ворна и звенящим от боли голосом сказала:

— Зачем вы это сделали?

Ворн погладил ладонью лоб, и не ответив ни слова, вышел.

…Так закончилась история Томаса Дана, музыканта, который прославился в течение одного месяца. О нем так же быстро забыли, и никто никогда не узнал, что большое свирепое животное за решеткой клетки в Центральном Зоопарке, некогда заставляло людей видеть мир прекраснее, чем тот был в действительности…

Ежедневно сторожа зоопарка видели маленькую женщину под густой вуалью, бесстрашно подходившую к клетке, и удивлялись послушанию свирепой обезьяны, которая позволяла ласкать свою жесткую гриву маленькой женской руке.

Никто никогда не повторил этого эксперимента, потому что Ворн, в тот же самый день, уничтожил все свои научные заметки и исчез из города неизвестно куда.

По-прежнему в стране рождались слабые дети с печатью вырождения, и статистика мертвым языком цифр рисовала путь к гибели.

Єлизавета Кардиналовська. Помилка (1928)

Перевод Семена Гоголина

Опубликовано в журнале «Нова генерація», 1928, № 5