Владимир Михайлов - Исток

— Ага, — сказала Лидия. — Вот теперь вижу. Здравствуйте, капитан Мак. Это вы там так шумели? Здравствуйте, доктор… Доктор, скорее! Что с ним?

— Лидочка! — восторженно сказал, доктор и всплеснул руками.

— Перестаньте кокетничать с девочками! — хрипло оборвал его Бунт. — Мы все их не видели черт знает сколько времени.

Капитан подошел к экрану, заслонив собой доктора и Силина.

— Мы шумели? — спросил он. — Никогда еще мы не вели себя так тихо, как в последнее время. Сейчас мы отключимся на пятнадцать минут. Объяснения потом.

Он выключил экран. Энергетик Мор показался в двери; он был в скафандре, снял только шлем и остановился, зевая и протирая глаза.

— Чем вы тут заняты? — спросил он. — Я выспался. Чего это мы оказались вдруг во втором трюме? И почему нельзя было разбудить меня по-человечески? До сих пор стук в висках. Что это было такое?

— Какая великолепная картина! — сказал доктор, разгибаясь. — Пульса нет, рефлексов нет, дыхания нет. Все признаки смерти, а? Нам повезло, что здесь такой грунт. Это был киберлекарь, коллега Мор. Импульсы через сеть контроля экипажа. Вот только откуда он взялся?

— Кродер запрограммировал его еще при мне, — сказал капитан. — А схему заимствовал у вас.

— Нет, это возмутительно! — сказал доктор. — Неужели нельзя устроить так, чтобы не рылись в моих бумагах? У меня там есть записи чисто личного характера!

— А у вас нет там записей, в которых говорилось бы, что это звездная карусель будет гипнотизировать людей и в конце концов приведет к летаргии? — язвительно поинтересовался Грин. — Я не медик и то понимаю. Как же вы…

— Теперь-то объяснять легко, — сказал доктор. — Лучше помогите перенести Силина в каюту. Пусть хоть он поспит по-человечески. А я понаблюдаю за ним: все же это интереснейший случай!

Торопливо вошел Кродер.

— Лог лежит в лифте! — сказал он; от волнения его акцент стал особенно заметен. — Мертв…

— Видели, — буркнул капитан и раскрыл бортовой журнал.

— Этого я не могу понять, — сказал Мор. — Он никогда не выглядел слабым. И вот тебе!

— Ну, — хрипло проговорил Бунт, — если жизнь заставляет тебя выйти на поединок с самим собой, то кто бы ни нанес удар, гибнешь ты.

— Это романтика, — сказал Мор. — Красиво, но неверно.

— Я был снаружи, — вмешался Кродер. — Дятел закинут на скалы, значит, он сработал. Они вдвоем с Силиным выполнили задачу. Если это слабость, то что же есть сила? Героизм?

— Вы намолчались, — теперь вас не остановишь, — заметил капитан. — Кродер, тут валяются ваши схемы, а ведь они понадобятся: я не собираюсь зимовать в этих краях. — Он снова заглянул в журнал. — Героизм, да. Но герой — тот, кто додержался до последнего: итоги принято подводить в конце.

— Не согласен, — буркнул Бунт, массируя горло. — Я, кажется, простудился во сне. Ангина? Где доктор?

— А я — да, — сказал Мор. — По терминологии самого Константина, он не доиграл до конца. Кстати, удар у него был поставлен классно.

— Специалист! — прохрипел Бунт. — Что ты там сочиняешь, капитан?

— Погиб при выполнении задачи, — сказал капитан. — Так сообщим. У него есть родные?

Бунт покачал головой.

— Да нет, он всегда был один. Если не вникать в детали.

— Да? Оно и видно, — сказал капитан.

Часы показывали половину десятого. Кира лежала на диване. Стояла тишина, но что-то тревожное мешало ей быть полным безмолвием. Кира чувствовала себя так, как если бы кто-то настойчиво смотрел на нее. Она подняла голову. Кто-то сидел в кресле и действительно смотрел на нее.

Она не испугалась; скорей удивилась. Но человек встал, и она увидела, что это Александр, и у нее захватило дыхание. Александр стоял перед нею и улыбался, и тут Кира ощутила, как в нее проникает страх. Наверное, так и должно происходить, когда человек становится свидетелем чуда.

Обратный путь был еще короче.

Но прежде был путь туда. Они держались за руки и молчали; любое сказанное слово опять ввергло бы их в тот иррациональный разговор, который они успели уже возненавидеть.

После обычной для приземельского кораблика тесноты внутренность прозрачной сферы, куда они попали, показалась обширной. Снаружи, доступный взорам, поднимался крутой и высокий борт «Летящего среди звезд». Он был ярко освещен, и телекамеры неотрывно держали его под прицелом. Глухие голоса провожавших блуждали, отражаясь от вогнутых стен. Шуршала обертка наивных пакетиков, приготовленных в последний момент; их втискивали в каменные ладони уезжающих — совали так заискивающе-настойчиво, словно в измятых свертках находились талисманы любви и памяти. То тут, то там вспыхивали последние поцелуи — искры между навечно размыкающимися контактами, громкие, краткие и ненужные.