Джеймс Макконнелл - Срок авансом

— Нет, я этого не знал, — сказал Джордж, пятясь от этого огромного качающегося пальца. — Мы, мыши, никогда ничего не уничтожаем просто так.

— А вы можете перегрызть провода на любом самолете, танке, грузовике, поезде или корабле, полностью выведя их из строя — это вам тоже в голову не приходило? — вмешался генерал.

— Конечно, не приходило, — ответил Джордж, с трудом встав на лапки. — У нас, мышей, и в мыслях этого не было. Не бойтесь, — докончил он умоляюще. Но он понимал, что слова бессильны против охватившей их паники.

— А о том, что вы можете вывести из строя и взорвать все наши атомные установки, вы тоже, конечно, не думали! — спросил представитель Комиссии по атомной энергии.

Джордж заплакал.

— Это мне и в голову не приходило, — бормотал он, всхлипывая. — Мы, мыши, не такие…

— Чушь! — сказал генерал. — Таков неизменный закон природы. Мы должны убить вас, или вы убьете нас, — генерал ревел громче всех, потому что и боялся больше.

Его ладонь — огромная и ужасная — стремительно опустилась на маленького, мокрого, рыдающего Джорджа. Но Джордж успел уже соскользнуть по ножке и мчался к дырке в стене.

Бедняга Джордж, перепуганный до смерти, изо всех сил улепетывал по мышиным ходам, ни разу не остановившись, чтобы перевести дух, пока не оказался в поезде. Но поезда, разумеется, уже не ходили. Мыши–телепаты перегрызли все кабели, все телефонные линии, все линии высоковольтных передач и все телеграфные линии, и еще они перегрызли провода на всех самолетах, танках, грузовиках, поездах и кораблях. Кроме того, они уничтожили все документы в мире до единого.

Так что Джорджу пришлось пешком возвращаться к себе в атомный центр, который был сохранен в память прапрапрадедушки Майкла.

Когда он добрался до дома, была мышеловка у парадного входа.

Клара поцеловала его и сказала:

— Джордж! Ты должен поговорить с уборщиком об этой ловушке.

И Джордж сразу вышел, потому что за стеной шуршала швабра.

— Здравствуйте! — крикнул он.

— Здравствуйте, — ответил уборщик. — Вернулся, значит!

— Моя жена хочет, чтобы эту ловушку убрали, — сказал Джордж. — Она боится за детей.

— Извиняюсь, — сказал уборщик. — Мне было ведено поставить по мышеловке у каждой мышиной норы.

— А почему вы не ушли с остальными людьми? — закричал Джордж.

— Да не кричи ты, — сказал уборщик и объяснил: — Стар уж я стал для перемен. Ну, и у меня тут поблизости есть ферма.

— Но вам же не платят жалованья! — спросил Джордж.

— Ну и что? — сказал уборщик. — На деньги–то теперь все равно ничего купить нельзя.

— А что же мне сказать жене насчет ловушки? — спросил Джордж.

Уборщик почесал затылок.

— А ты ей скажи, что я поговорю с завхозом, если он сюда когда–нибудь вернется.

Джордж пошел домой и передал его слова Кларе.

— Джордж! — сказала она и топнула лапкой. — Я не могу жить, пока там стоят ловушки! Ты же знаешь, что завхоз сюда не вернется. Поэтому ты должен сам его отыскать.

Джордж, который знал, что людей почти нигде не осталось, подошел к своему любимому креслу и решительно в него опустился.

— Клара, — сказал он, беря книгу, — можешь уезжать или оставаться, как тебе заблагорассудится, но я больше ничего сделать не могу. Я убил на эту ловушку целый месяц, но так ничего и не добился. И я не собираюсь начинать все сначала.

Рано или поздно, но когда–нибудь изготовят роботов, выглядящих в точности так, как они описаны в фантастических романах. Тело человека с его бинокулярным зрением и высоко расположенными глазами, десятью пальцами на концах длинных и гибких конечностей и двуногим движителем, пригодным для любой местности, обязательно станет прототипом для конструкторов роботов. Их детищем станут машины, напоминающие человека, – но металлическими людьми они не будут. Различие нелегко сформулировать и еще легче забыть – мы поступаем так всякий раз, пиная в гневе неодушевленный предмет. Но роботов уже не назовешь неодушевленными предметами, они станут человекоподобными машинами, и люди начнут думать о них как о другой разновидности человечества…

Джон Венэкс вставил ключ в дверной замок. Он просил, чтобы ему дали большой номер – самый большой в гостинице, и заплатил портье лишнее. Теперь ему оставалось только надеяться, что его не обманули. Жаловаться он не рискнет, а о том, чтобы попросить деньги назад, конечно, не могло быть и речи.

Дверь распахнулась, и он вздохнул с облегчением; номер был даже больше, чем он рассчитывал, – полных три фута в ширину и пять в длину. Места для работы было вполне достаточно. Вот сейчас он снимет ногу, и к утру от его хромоты не останется и следа.