Грег Бир - Эон

Белозерский предложил настоящую советскую структуру — с ЦК партии, возглавляемым Генеральным секретарем (на эту роль он предложил Велигорского) и Верховным Советом.

Накануне Мирский и Погодин — старший офицер первой камеры — наблюдали за началом строительства русского комплекса в четвертой камере; было получено разрешение на вырубку густых зарослей. Инструменты были высшего класса. Здесь все было высшего класса.

Переговоры о второй камере очень накалились, когда археологи НАТО стали протестовать против возможного осквернения того, что они считали своей епархией. Мирский бесцеремонно напомнил Хоффман, что Картошка больше не памятник, а убежище.

Это измотало его. Он был утомлен долгими бдениями в библиотеке третьей камеры — часто вместо сна, — а теперь еще это.

— Прежде всего надо разместить людей, а потом уже принимать решение о политической структуре, — настаивал Мирский. — Все, что у нас есть — временные палатки и этот комплекс, а Хоффман…

— Сука, — сухо прокомментировал Белозерский. — Она еще хуже, чем этот дурак Лэньер.

Велигорский коснулся плеча Белозерского, и тот покорно сел. Верховенство Велигорского среди политработников не удивляло генерала, но и не радовало. Мирский был уверен, что с Белозерским можно договориться, но в хитром, сдержанном и авторитетном голосе Велигорского слышался неприятный вызов.

Мог ли он каким-то образом обратить таланты Велигорского и Языкова себе на пользу?

Мирский чувствовал, как помогает ему новое образование. Или, может быть, более точно — его просвещение. Раньше он никогда бы не решился взяться за изучение столь гигантского и разнообразного источника информации. Доступ в советские библиотеки — военные и прочие — всегда был строго ограничен, и книги были доступны лишь тем, кто мог доказать, что они ему действительно необходимы. Обычное любопытство не приветствовалось.

Генерал не был уверен даже в знании географии родной страны. История была предметом, к которому он никогда не испытывал особого интереса, за исключением истории космонавтики; то, что он узнал в библиотеке третьей камеры, полностью перевернуло все его прежние представления.

Он ничего не говорил об этом своим коллегам. Наоборот он постарался скрыть тот факт, что говорит теперь по-английски, по-немецки и по-французски и работает над японским и китайским.

— С другой стороны, — сказал Белозерский, поглядывая на Велигорского, — политические соображения всегда стоят превыше всего. Мы не должны отказываться ни от революции, ни от ее идеалов; мы — последняя цитадель…

— Да, да, — раздраженно проговорил Мирский. — Сейчас мы все устали. Давайте отдохнем и продолжим завтра. — Он оглянулся на Гарабедяна, Плетнева и Сергея Притыкина, старшего инженера научной команды. — Майор Гарабедян, не могли бы вы проводить товарищей к их палаткам и убедиться, что наши границы в безопасности?

— Мы должны обсудить больше, чем позволяет время, — возразил Велигорский.

Мирский пристально посмотрел на него и улыбнулся.

— Верно, — сказал он. — Но уставшие люди сердятся, и у них появляются дурные мысли.

— Есть и другие… вещи, которые приводят к слабости и дурным мыслям, — намекнул Велигорский.

— Действительно, — поддержал его Белозерский.

— Завтра, товарищи, — настоял Мирский, игнорируя колкость. — Нам нужно отдохнуть пере встречей с Хоффман и продолжением переговоров.

Они вышли, оставив с Мирским Притыкина и Плетнева. Старший инженер и бывший командир дивизиона сели за импровизированный стол и ждали, пока Мирский потирал глаза и переносицу.

— Вы понимаете, что случится, если Велигорский и его марионетки возьмут власть в свои руки? — спросил генерал-лейтенант.

— Их нельзя назвать разумными людьми, — сказал Притыкин.

— Я все же считаю, что около трети солдат искренне поддерживают их, и еще одна треть не поддерживает никого — это, в основном, недовольные. Я командир, так что недовольные меня не любят. Если бы речь шла только о Белозерском, я бы не беспокоился — недовольные ненавидят политработников еще больше. Но у Велигорского бархатный язык. Белозерский бьет наотмашь, Велигорский гладит. Он сможет управлять опасным большинством.

— Что же нам делать, товарищ генерал? — спросил Плетнев.

— Я хочу, чтобы каждого из вас охраняло пять человек, отобранных Гарабедяном или мной. И мне нужны четыре отделения, вооруженных АКВ, вокруг этого бунгало. Притыкин, я хочу, чтобы научная команда с завтрашнего дня не покидала четвертую камеру. Велигорский не доверяет интеллектуалам и может расправиться с вами, если ситуация станет критической.