Вячеслав Рыбаков - Первый день спасения

- Я плохой.

Она помедлила, а потом проговорила едва слышно, не столько спрашивая, сколько утверждая:

- Ты мне не рад?

Он задохнулся. Это снова было как удар. Она говорила о своем главном. О том, о чем не с кем было говорить ей. О том, что заставило ее бросить все, помогло неведомо как ускользнуть из бункера, гнало через пустыню, двадцать километров через сумеречную ледяную пустыню, поперек крысиных троп, мимо крысиных городов... О том, что, быть может, спасло ее на этом пути. О том, благодаря чему он не был теперь один. Это было не его главное, совсем другое главное, он даже не очень понимал, что это главное собой представляет, - но он готов был пасть ниц перед ним и драться за него.

И оттого он должен был уступить. Оттого, что он все это понимал, и оттого, что все-таки был сильнее, - он ответил ей правду о ее главном, оставив правду о своем главном для себя:

- Я тебе очень рад.

- Смотри, - насупившись, сказала она, будто предупреждая его о чем-то неприятном. - У меня никого, кроме тебя, нет.

- У меня теперь тоже.

Она порывисто вздохнула внутри своей маски - узенькие плечи судорожно поднялись и опустились.

- Вот, - сказала она. - Нет, так не могу. - И вдруг резко, обеими руками, стянула с головы противогаз. По плечам рассыпались темные волосы. Исподлобья глянула на мальчика робко и гордо.

- Ты с ума сошла... Тебе нельзя, здесь все излучает!

- Подумаешь! - совсем решившись, она швырнула противогаз, - тот мягко шлепнул резиной о дерево где-то в темноте, - и глубоко, с удовольствием почти демонстративным, но искренним, вдохнула морозный воздух. - Хочу, чтоб ты меня видел, - призналась она. - И все равно меня днем должны были убить.

- О чем ты? - тихо спросил он.

Она внимательно посмотрела ему в лицо.

- Ты стал другой. Совсем... совсем... - не смогла подобрать слова и только опять порывисто вздохнула.

- Почему тебя должны были убить?

- Потому что я же должна была встать и пойти за тобой. Я хотела пойти за тобой! Получилось же, что вроде как я тебя заманила. Надо было, чтоб меня убили... Очень хотела встать. А сама реву и не могу подняться, руки-ноги отнялись. Так страшно, когда стреляют.

- Да, - медленно проговорил он, - страшно.

- Ты тоже знаешь? - вскинулась она. - Страшнее этого ничего нет, правда?

Есть, подумал он, но смолчал, глубоко дыша и сосредоточиваясь. Он уже знал, что будет делать. И только очень тосковал, что опять может не получиться. И хотя это было бы вполне естественным - он так устал за день, он совершенно измотался, пытаясь спасти отца, - ему было плевать на все объяснения поражения. Ему нужна была победа.

- Как хорошо, что ты тоже знаешь! Вообще, так хорошо знать что-то вместе, да? Ты когда говорил сегодня в школе, я прямо чуть с ума не сошла. Со мной никогда-никогда такого не было. Вдруг поняла, что ты так все мое понимаешь, что... что без тебя меня и нет! - Она звенела, словно камень свалился у нее с души, словно было неважным то, что она начала умирать и каждый вдох убивает и убивает ее, - она отдавалась, открывалась ему, рассказывала сны, рассказывала, какое мороженое больше всего любила до войны, рассказывала про самых смешных из тетенькиных посетителей и сама смеялась, вспоминая; а он слушал и набирался сил. А потом проговорил:

- Ну что, малыш. Хорошо. Давай попробуем.

Она с готовностью умолкла, завороженно глядя на него. Длинное пламя свечи стояло в ее глазах. Он придвинулся к ней вплотную, сел поудобнее. Положил ладони ей на голову с двух сторон. Губы ее приоткрылись; веки, вздрагивая, медленно упали.

- Давай попробуем, - повторил он, и она самозабвенно кивнула в его ладонях.

- Попытайся расслабиться. Почти уснуть. - Она вскинула на него удивленный взгляд. Он пристально смотрел ей в глаза. - Уйди в себя. Глубоко-глубоко. - Веки ее опустились снова, тяжело и безвольно. - Вот сюда, где мои ладони. Ощути. Слева. Маленький шарик. Над ухом, внутри. В голове. Упругий пушистый мячик. Ощути его. Он такой нежный. Потрогай его мысленно. Пальчиками потрогай.

Ее пальцы слабо шевельнулись, точно ощупывая приснившуюся горошину.

- Постучись в него тихо-тихо. Приласкай. Умеешь ласкать? Умеешь. Учись. Скажи: мячик-мячик, откройся. Скажи ему. Он поймет. Он хороший, добрый мячик. Там, внутри, он очень горячий. Там вспышка и много сил. Скажи ему ласково. Скажи тихо: мячик, откройся, пожалуйста, мне очень нужно. Очень. Очень. Очень, очень нужно. Захоти и попроси. Тихонечко: мячик-мячик...

С изумленным, восторженным, почти болезненным вскриком девочка прянула, выпав из его устало повисших рук. Он откинулся на стену спиной и затылком. Часто дыша, трепеща, девочка стояла перед ним на коленях.