Вячеслав Рыбаков - Зеркало в ожидании

- Оно уже отправлено. Полет займет... около трехсот часов.

- Но ведь это больше двенадцати стандартных дней! А если морозильная установка разобьется, изолятор не удержит концентрацию кислорода на нужном уровне!? А... - еще одна пауза, необходимая, чтобы сформулировать следующее самоочевидное соображение: - А что же будет со мной? Как же я сам продержусь там, внизу?

- Давайте сначала окажемся там, внизу, капитан. - Из голоса улетучилась часть симпатии, правда, небольшая. Даже герою позволительно проявить о себе немного заботы, после того, как он позаботился о благополучном отходе своих войск.

Разговор продолжался еще некоторое время, но, в принципе, все главное было уже сказано. Я следовал указаниям, делал то, что мне было сказано, не более и не менее. Примерно через час все, кто смотрит трехмерные программы в Секторе, будут знать, что беспомощный госпитальный корабль находится на поверхности Вэнгарда и жизнь десяти - или одиннадцати, если считать меня, человек висит на волоске. После этого я окончательно проникну сквозь оборонительные линии своего подопечного, готовый приступить к фазе номер два.

* * *

На высоте десяти тысяч миль появился звук: печальный вой одиноких молекул воздуха, раздвигаемых тысячетонной тушей престарелого бродячего торговца, входящего в атмосферу на слишком большой скорости, под неправильным углом и без тормозных двигателей. Я принялся наигрывать мелодию на том, что осталось от рулей высоты, разворачивая корабль хвостом вперед, приберегая остатки топлива до момента, когда оно мне больше всего пригодится. И когда мы с кораблем достигли нужной точки, нам оставалось осилить всего-навсего восемь тысяч миль гравитации. Я еще раз сверился с пультом управления, прикидывая район предстоящей посадки, а тем временем корабль дрыгался и бился подо мной, издавая стоны и рычание, словно дикий зверь, которого ранили в брюхо.

На высоте двести миль включились главные двигатели, и мне покзалось, что вся кабина пропиталась мерцающим красным светом. Я почувствовал себя как жаба, угодившая под сапог. Это продолжалось довольно долго, так что я успел отключиться и вновь прийти в себя раз шесть, не меньше. Затем корабль внезапно перешел в свободное падение, и у меня в запасе оставались уже считанные секунды. Положить руку на рычаг катапультирования грузового отсека оказалось ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице. Я почувствовал толчок, возвестивший, что грузовой отсек отделился от корабля. После этого я занял соответствующее положение, опустил противоударное устройство и набрал полную грудь затхлого корабельного воздуха. Палец мой коснулся кнопки катапультирования пилота. Тотчас же прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я провалился в мир иной.

* * *

Медленно-медленно всплывал я на поверхность бескрайнего черного океана. Дурные сны начали медленно отступать, и им на смену пришли чуть приукрашенные светом, размытые картины подсознания, и я успел заметить горы, похожие на акульи зубы, окружившие меня со всех сторон. Вершины их были укутаны вечными снегами, гряды исчезали за далеким горизонтом. Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент увидел перед собой только один пик, который несся мне навстречу, как взбесившаяся волна. Когда я очнулся в третий раз, я уже стремительно спускался на парашютном двигателе к широченному полю застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва, темно-зеленая, густая, стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило лишь на то, чтобы заметить, как засветился зеленым светом сигнал пеленгатора грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут в глазах у меня снова померкло.

Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое мое сознательное ощущение. Вторым была головная боль. А вообще-то болело все тело, и некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим наследником становилось Общество Эвтаназии.* (* Эвтаназия - безболезненное умервщление.) Потом мне это надоело, я выпутался из креплений, раскрыл капсулу и выполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным горным воздухом. Прислушавшись по очереди ко всем болям и ощущениям, я решил, что кости и суставы целы, и включил термостат скафандра на обогрев. Мало-помалу тепло начало просачиваться в тело.

Я стоял на сосновых иглах, если только сосновые иглы бывают трех футов в длину и толщиной с палочку для помешивания коктейлей. Иглы образовывали сплошной упругий ковер, покрывающий землю у подножия деревьев, высоченных, как ионические колонны, и уходящих вершинами в темно-зеленые сумерки крон. В отдалении между стволами я заметил белые отсветы островков снега. Было тихо, совершенно тихо, и ни малейшего движения даже среди веток над моей головой. Приборы скафандра показывали, что давление воздуха - шестнадцать фунтов на квадратный дюйм, содержание кислорода - пятьдесят один процент, температура воздуха - десять градусов Цельсия, все, как мне и было обещано. Из данных пеленгатора следовало, что груз мой опустился примерно в ста милях к северо-востоку от того места, где я стоял сейчас. Насколько я мог судить по показаниям разных штук, имеющихся в пряжке моих хитроумных доспехов, все приборы там работали нормально. И если информация, которую я получил, была так же хороша, как заплаченные за нее деньги, я находился в десяти милях от того места, куда собирался попасть, примерно в полудневном переходе от пристанища Джонни Грома. Включив энергопривод скафандра и сверившись с компасом, я отправился в путь.