Татьяна Мудрая - Фантош

— Хоть бы сказал мне кто, откуда я священную историю ислама знаю, — произносит Алек вслух. — Тоже мне гений…

И тотчас в послушном мозгу загорается:

«А что он такое, в самом деле — гений? Возможно — нереализованная, вынужденно отдельная половинка целого. Оттого такие, как Пушкин и Ландау, перебирают всех женщин в окрестности, хотя бывают среди гениев и монахи».

— Вот уж монахов нам не надо. И монахинь, — говорит он вслух.

А на прибранной и едва ли не простерилизованной квартире Алексея ждала красота, похожая на чисто вымытые окна. Красота как искупление пережитого. Как широко открытое восприятие, изделие, выполненное филигранью, картина, вышитая объёмным китайским швом.

И в придачу — почти полная дефрагментация, нехило способствующая всяческим резиньяциям, как шутливо говорил Зорикто.

Его зацепило куда больше, чем он хотел признаться отчиму. (Говорить о вине Алексея вообще было под запретом, а, может быть, никого не волновало, помимо него.) Во всяком случае, в вуз Зорикто приняли, но на платное отделение: чтобы не терять год, отведенный на реабилитацию, объяснила Эрдэ. И чтобы не напрягать ум — требования к «платникам» ненамного, но легче. Деньги в семье авось найдутся.

Также Алексей и почти не выходя из комнаты знал, что юноша стал куда меньше времени проводить за компьютером и почти не занимается ремёслами, для которых нужно острое зрение. Даже в очках. Те две помпезных красотки так и остались в одиночестве, зато третья, Гаянка, наряжалась вовсю: блузы, наручи, браслеты, ожерелья…Но, как и раньше, — обходилась без юбок, одними штанами разных видов и форм, объясняя такое положение удобством. С занятий прыгаешь на тренировки, с тренировок на занятия — некогда переодеваться. Это Алексей знал с ее собственных слов: отца не стеснялась и не дичилась нисколько, а теперешний Алексей уже давно не понимал, почему это она должна дичиться. В той криминальной ситуации Гаянэ единственная спасла то, что можно было спасти. Оттого и садилась на край отцовой постели без малейшего страха. Духовная приязнь, в смысле, всё перекрывает. Впрочем, напоминал себе Алексей, причём тут страх, когда для девочки это пустое слово?

В оконной панораме сменялись времена суток и лет. Портреты семи жён Чингисхана, отчего-то названных как дни европейской недели, вели свой хоровод по стенам вокруг ложа. Дар в честь сговора и на будущую свадьбу. Алек учился садиться на постели, делать шаги, без поддержки добираться до санузла. Гая и Зорька учились своему. Ездили на практики и соревнования, возили туда-сюда объёмистые кофры, редко — жгли паяльную лампу, били чеканом по меди или бронзе, воняли канифолью и пайкой. Зато жена почти не бывала вне дома: здесь у неё были оборудована приёмная и кабинет. Откуда брались деньги на всё, в том числе аппаратуру, — вопрос из ряда лишних. Землячество даёт. Великий Дед расщедрился. Да и сами с Иришкой не без умелых рук, отвечала жена.

Это всё наши сын и дочь, догадывался Алексей. Долгожданные.

И долгожданный малыш, благодаря которому всё очень быстро решилось уже не через четыре — через два года. И благодаря деньгам.

На прощание дочка принесла и бросила на покрывало отцовой постели «Отягощённых злом», необтрёпанный экземпляр, открытый на той страничке, где Флора и флореры. Здесь тоже была вложенная рукопись с эпиграфом едва ли не больше остального текста:

«Говорят, общество, в котором мы живем, есть общество потребления — кто-то верит, кто-то не верит, все порицают, при этом оставаясь заложниками привычного. Невозможно судить о положительном или отрицательном содержании такого общества, будучи его частью. Но одно я могу сказать точно: когда высокие объемы потребления придают тебе внутренний статус властителя мира — это сквознячок из ада. Те, кто нащупал пульс беды пытаются что-то сделать. Одним из наиболее интересных ответвлений движения против растущего потреблядства стали фриганы. Это молодежное течение зародилось в Америке, поставив себе цель максимально отрешиться от потребления, ограничивая себя только тем, что смогут добыть сами на многочисленных помойках. Зачем фриганы это делают? Ради протеста. Люди на одном конце света погибают от голода, но на другом его конце еда выбрасывается на помойку. Реакция отторжения на то, что джунгли вырубаются ради производства мебели, а надоевший шкаф от ИКЕА ждет недолгий путь на свалку. Выразительный «fuck off» обществу расточительства».

— Из инета скачали, — объяснила Гая. — А сам расск — ну, это мы с Зорькой вместе. К чему теперь перекидываться шифрованными записочками?