Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Это что такое? — спросил Андрей.

— Моя новая пролетка. Больше пока ничего не могу добавить, — сказал Ахмет. — Поехали. С ветерком.

Автомобиль сразу взял с места. Ахмет вел его уверенно и лихо, стараясь показать Андрею, чего он достиг в новом умении.

— Что в Ялте? А то тетя ничего толком не рассказала, — спросил Андрей.

Ахмет повторил тетин рассказ. Ничего больше он не знал. Но в его изложении не было тетиной надежды на благополучный исход, и потому все было проще и трагичней.

— Ты тоже думаешь, что это дело рук дезертиров?

— Слушай, время изменилось, понимаешь? Война идет, жизнь стала копейка. Только это не дезертиры. Я про них спрашивал. Они ни при чем.

— Откуда ты знаешь?

— Там мой брат двоюродный. Они не убийцы. Они за белого царя воевать не хотят.

— Но их поймают и могут расстрелять. Странно…

— А ты кто? — спросил Ахмет. — Ты не дезертир? Твои товарищи проливают кровь во славу империи. А ты сидишь в Москве и кушаешь пирожные. Не морщись, я тоже дезертир. Мой папа большие деньги дал, чтобы от призыва меня освободить. Плоскостопие у меня нашлось, представляешь, как смешно?

— Но нельзя же вечно сидеть в горах.

— А кто говорит — вечно? Эти люди — наша будущая армия.

— Какая армия?

— Армия моего народа, татарская армия Крыма. Ваш Суворов Крым у нас отнял, а вы думаете, что он всегда русский был.

— Ну это было тысячу лет назад.

— Раньше мы тоже так думали. Если хочешь, я тебя на собрание национальной партии свожу, только ты ничего не поймешь, там по-татарски говорят. Ты мне скажи — Россия за что борется? За демократию и свободу, да?

— Формально да.

— Вот именно, что формально, все-таки ты не дурак. Не зря я тебя люблю. А на самом деле она хочет других славян освобождать, тех, которых австрийцы обижают. А может быть, она лучше своих освободит? Поляков, финнов, татар, чухонцев, а?

Но сами слова Ахмета звучали странно. Подобные речи Андрей уже слышал в Москве, хотя собственного отношения к ним у Андрея не было. Империя казалась настолько незыблемой, хоть и крайне несовершенной, что прекращение ее выходило за пределы сознания. Это было все равно что отменить христианство — Андрей мог читать о зверствах инквизиции, о воровстве и прелюбодеяниях попов, мог месяцами не заглядывать в церковь, но она оставалась естественной частью жизни, как воздух и море.

— Ну освободитесь, — сказал Андрей. — А дальше что? Сделаете свое правительство, своих полицейских, а все равно Крым живет Россией. Кому вы будете продавать виноград и сдавать квартиры?

— Можно подумать, что это ты извозчик, а я студент. Пускай все приезжают. И русские, и турки, и англичане. Мы всем продадим виноград и еще таких понастроим отелей, что из Америки приедут.

— У них есть Гавайские острова.

— Если тебе нравится приезжать, значит, им тоже понравится.

— А что вы сделаете со мной, с тетей Маней, с Беккерами?

— Кто хочет, пускай уезжает, кто хочет — пускай живет. Тетя Маня останется, мы ее уважаем.

— Глупо это все и наивно, — сказал Андрей. — Хватит двух дивизий, чтобы всю вашу независимость растоптать. Придут казачки, ударит из крупного калибра «Императрица Екатерина», вот и кончилась ваша независимость. Будет только лишняя кровь и жертвы.

— Любопытно бы тебя послушать Вашингтону.

— Кому?

— Вашингтону. Или лорду Байрону. Им бы сказать — у Англии есть линкоры, а у Турции янычары. Пускай греки и американцы живут как жили, иначе будет кровь и жертвы.

— В то время не было линкоров.

— Вот видишь, когда ответить нечего, придираются к мелочам.

— Но вас же мало! Среди татар почти нет политиков, адвокатов, ученых, наконец! Кто создаст цивилизованное государство?

— А зачем нам цивилизованное государство? У тебя и у меня совсем разное понимание цивилизации. Для меня мечеть — цивилизация, а для тебя церковь. Для тебя пристав — цивилизация и казаки — цивилизация, а для меня дворец в Бахчисарае и Коран.

— Ты тоже споришь не по существу. Оттого, что вы разрушите церкви, вы не станете умнее.

— А может, и не разрушим. В Турции есть церкви.

— А погромы армян — это цивилизация?

— А погромы евреев — это цивилизация?

Они почти кричали, а мотор авто рычал спокойно, ровно, и, когда наступила неловкая пауза, Андрей подумал, что за рулем сложной современной машины, которую он сам водить не умеет, сидит татарчонок, с которым они еще недавно дрались в гимназическом саду и который, может быть, прав, потому что если империя не выдержит этой войны и рухнет, то на развалинах ее, как на развалинах Римской империи, возникнут другие государства, большие и маленькие, которые почитают себя вправе быть независимыми и добьются этого права, а какое-то из них через пятьсот лет создаст новую, свою, скажем мордовскую, империю. Какое право у него, Берестова, волей судьбы жителя этой татарской страны, претендовать на владение этими темными горами, этими золотыми ноябрьскими лесами, этим крутым берегом? Но такое понимание и примирение с историей вызывало в самом же желание спорить и сопротивляться будущему, которое пугало, потому что никак не исходило из установленного и упорядоченного прошлого.