Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

Разгребая как-то после их ухода куски породы, Андрей понял, что в правом углу башни траншея прорезала первоначальный пол церкви.

Разумеется, это открытие вызвало подъем сил в Андрее, и он даже попытался ломом, оставленным одним из землекопов, углубить яму. Ничего у него не вышло — слишком слежалась земля за столетия. Уморившись, Андрей вынужден был вернуться в «Галату» и там поджидал возвращения с раскопок своих товарищей.

Чтобы не пропустить своих коллег, Андрей уселся на диване в вестибюле. Время было полуденное, около четырех, самое тихое в «Галате». Из ресторана донесся звон ножей — там накрывали к вечеру столы, из бара послышались голоса — кто-то пробовал начать веселье. Зазвонил телефон — из-за тяжелого занавеса выскочил шустрый портье, схватил трубку, быстро заговорил по-гречески. Андрей так и не научился этому языку — знал только несколько обязательных на базаре или в кофейне слов. Большие электрические фены медленно крутились над головой, разгоняя горячий воздух, — электричество в Трапезунде работало плохо, станция выключалась, когда желала. Вечером напряжение падало, и лампочки светили тускло. Тогда приносили свечи или керосиновые лампы.

Андрею хотелось подняться к себе, вымыться, переодеться — и исчезнуть до ночи.

В вестибюль вошел шикарный Сурен Саркисьянц, петухом прошел к дивану, поклонился Андрею, как старому, но не очень нужному знакомому, и сел на другой конец дивана, вытянув ноги в пыльных штиблетах и опершись о трость отставленной рукой.

Затем он откинул голову и смежил веки — негоциант отдыхал.

За дверями остановился автомобиль. Зазвенели бисерные нити. Вошел подполковник Метелкин, с ним незнакомый Андрею высокий худой офицер с жестким тонким лицом — в этом лице тонко было все: и губы, и нос, и щеточка усов.

Метелкин не заметил Андрея — он шел на полшага сзади незнакомого офицера, и торс его был чуть наклонен вперед.

— О нет, господин полковник, — услышал Андрей, когда офицеры проходили мимо. — Не извольте беспокоиться, неприятности я беру на себя.

Портье нюхом почуял, что происходит, отложил телефонную трубку и вытянулся по стойке «смирно», пока Метелкин и приезжий полковник прошли мимо.

Они поднимались по мраморной лестнице, и все, кто остался в вестибюле, смотрели им вслед.

Андрей увидел, насколько Саркисьянц поглощен этим зрелищем, и рискнул спросить:

— Господин Саркисьянц, этот полковник вместо Берестова?

— Разумеется, господин Берестов. — Сурен обернулся к нему только после того, как офицеры скрылись в коридоре второго этажа. — Это полковник Баренц, они приехали только вчера.

— А Берестов заболел?

— Вот именно, — вежливо улыбнулся Саркисьянц. Андрей понял, что факт обладания определенной фамилией ставит Андрея чуть выше остального человечества. Иванову Сурен ничего бы не ответил.

— Так что же вы не идете наверх? — спросил Андрей.

— Мы знаем свое место, — сказал негоциант. — И знаем свое время. Понимаешь?

Андрей кивнул и снова погрузился в ожидание Авдеева. Было так же тихо и жарко, почти как снаружи, на улице. А фены кружились слишком медленно, чтобы поколебать толщу воздуха.

Снова зазвенели бисерные занавески, и в вестибюль быстро вошла прекрасная Аспасия. Правда, не каждый бы догадался, что это Аспасия, потому что мадам Теофилато была в широкополой шляпе и под густой вуалью, хотя это не очень помогало — второй дамы с такой фигурой в Трапезунде не было.

Госпожу Теофилато сопровождала Русико, облаченная в одежды сестры милосердия, с небольшим, кокетливо нашитым на белом переднике красным крестом. Белая наколка, также с красным крестом, придавала Русико вид совершенно невинный, даже отрешенный. Русико держала в руках четки и перебирала их, что было излишним.

Войдя, Аспасия сразу же поглядела в сторону дивана — увидела Сурена Саркисьянца и вскочившего Андрея.

Саркисьянц ничего не сказал, лишь приподнял трость, показывая ею наверх, и чуть наклонил голову.

Андрей сказал:

— Добрый день, Аспасия.

— Добрый день, мой мальчик, — ответила добродушно гречанка.

Она быстро прошла к лестнице. Поднявшись на несколько ступенек, обернулась, откинув вуаль, и поглядела на Андрея. С улыбкой. Опустила вуаль и пошла наверх — Русико в двух шагах сзади.

Сурен Саркисьянц будто заснул — голова его опустилась к рукояти трости. Было тихо и скучно. Так что слышно было, как лениво жужжат на кухне бесчисленные мухи.

Это был тот самый ленивый и тяжелый для передвижений час между второй половиной дня и вечером, когда нельзя принимать решения и совершать резкие движения.