Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Жалко Андрея, — неожиданно сказал Беккер.

— Ах да, вы же вместе учились, — с попыткой сочувствия произнес Вревский. — Вы даже приятельствовали.

— Да, я любил Андрея. Он был добрым, совершенно безобидным юношей. Знаете — это я познакомил его с Лидой Иваницкой…

— Он был добрым и безобидным… — задумчиво повторил следователь. Он встал и еще раз повторил: — Он был добрым и безобидным! А я ведь не исключаю, что отчима и его служанку убил ваш друг.

Набычившись, Вревский смотрел на Беккера, словно перед ним был Андрей Берестов. Потом отвернулся к окну и сказал куда спокойней:

— Старались, спешили, планировали побег!

— Побег? — удивился Беккер. — А разве не установлено со всей очевидностью, что Лида покончила с собой?

— Нет, не было это установлено, — отрезал Вревский. Он отошел к окну и стал смотреть вниз, сплетя пальцы рук за спиной. И Беккер зачарованно смотрел, как сплетаются и расплетаются пальцы.

— Но ведь даже вещи… я помню, что море выкинуло вещи. Я читал, — сказал Беккер.

— Как раз эти вещи и убедили меня в обратном. — Вревский обернулся к Беккеру, опершись ладонями о край узкого подоконника. — Именно эти вещи — клочок кружева, заколка, туфелька Золушки — столь растрогали прессу и общественное мнение, что все убедились: следователь Вревский — чудовище, затравившее бедных возлюбленных.

— Честное слово, я не понимаю…

— Сейчас поймете! Конечно, какие-то вещи могло сорвать волнами с тела утопленницы. Но уж очень удачно все эти вещи оказались на оживленном пляже. И были узнаваемы!.. Я был зол, что меня одурачили. И я рассудил: если туфелька подброшена, значит, вторая спрятана — куриные мозги гимназистки додумаются до того, что туфелька должна быть одна, но не додумаются надежно спрятать вторую. Знаете, что я сделал? — Вревский плотоядно усмехнулся — он вновь переживал момент своего торжества — победу логики над уступившим ему умом жертвы. — Я послал полицейских проверить помойные баки вокруг дома Иваницких. Так просто! Особенно по тем дорогам, что вели к морю. И уже к полудню мне принесли вторую туфельку. Просто?

— Дедуктивный метод?

— Профессия, голубчик, профессия. В нашем деле не обойтись без собачьего нюха. Я ничего не должен брать на веру.

— Значит, вы подозреваете все человечество?

— Недостойную его часть.

— Вы опасный противник, господин Вревский.

— Еще какой опасный! Вы и не подозреваете! Если бы не загруженность делами и нежелание возиться месяцами без ощутимых достижений, я бы внимательнее пригляделся к вам.

— Ко мне?

На красивом, несколько огрубевшем и потерявшем юношеский пушок и юношескую мягкость черт лице Беккера отразилось удивление.

— А вы подумайте: пропавшие солдаты — из вашей команды. Оба ваши земляки. К тому же вы совершаете, на мой взгляд, совершенно нелогичный поступок: вдруг даете показания против вашего гимназического друга, которые могут послать его на виселицу. Именно вы, а не кто другой.

— Я никаких показаний не давал!

— Давали, голубчик, давали. Именно от вас, и только от вас, я узнал, что Берестов был замечен в компании Денисенко и Борзого в Симферополе.

— Я и не подозревал, что мои слова могут повредить Берестову.

— Ах, святая наивность! Один солдат убит, при нем найдена похищенная шкатулка. Пустая. Второй солдат в бегах. А вы ни о чем не подозреваете.

— Я не знал, что Берестов связан с этим делом!

— А теперь знаете?

— Не ловите меня на слове! Я не знал, не знаю и знать не намерен.

— Но Берестова в обществе преступников видели?

— Я ничего не придумал! Маргарита Потапова может подтвердить!

— Она подтвердила, — сказал рассеянно Вревский, глядя в окно, и Коля не поверил равнодушию следователя. Внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.

— Вы ей написали? — спросил Коля, чувствуя, как неестественно звучит его голос.

— Разумеется, — ответил следователь, не глядя на Колю. — Тогда же, когда вы дали свои показания.

Он резко повернулся к Коле и вперил в него тяжелый взгляд.

— Мой долг — проверять сомнительные показания.

— Почему сомнительные? — «И зачем я ввязался в этот разговор, — проклинал себя Коля. — Лучше было бы мне промолчать».

— Потому что они вызвали во мне новые подозрения.

— А почему вы молчали? — нашелся Коля. — Два с лишним года молчали?

Вревский тяжело положил ладони на синие папки.

— Кончим об этом, — произнес он. — Этот разговор никуда не приведет. И те сведения, которые я получил касательно вас, тоже останутся здесь. — Вревский стукнул ладонью по папке. — Из тяжких преступлений, дай Бог, только каждое пятое раскрывается. И то по глупости обвиняемых. Вы же не дурак.