Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

На лежащего в углу Распутина никто не смотрел. Даже любопытства не было. А может, боялись его.

Все с облегчением потянулись прочь из подвала. Юсупов вышел последним, выключил свет и запер подвал на ключ. Он не хотел, чтобы кто-то случайно забрел туда и увидел.

Лестница была освещена скудно, и Юсупов, поднимавшийся последним, посмотрел наверх — еще на пролет. Но там было темно и пусто. И все же тревога его не оставляла.

Сначала в кабинете было тихо. Юсупов сам разлил по рюмкам мадеру, такую же, какой угощал Распутина.

Дмитрий Павлович коротко поблагодарил Феликса от имени нации за его подвиг, и все стоя выпили за здоровье князя.

Затем занялись делами.

Лазаверт в виде шоффэра и штабс-капитан Васильев, изображавший Распутина — в его шубе и шапке, а также Великий князь, сжавшийся на заднем сиденье, инсценировали отъезд Распутина из дворца — мало ли кто мог следить за Юсуповым!

Машина должна была завезти Дмитрия Павловича в его дворец, чтобы он мог пересесть в свой, крытый автомобиль и вернуться на нем к Юсупову. На этом автомобиле и вывезут тело Распутина.

Приготовления заняли несколько минут. Переодетый Васильев и его спутники покинули дворец. Юсупов остался в узкой прихожей подвала, откуда только что вынесли распутинскую шубу.

В доме, кроме него, оставался лишь Пуришкевич, который поднялся в кабинет и набрасывал что-то в большом черном блокноте, возможно, свою завтрашнюю речь в Думе. Завтра перед освободившейся от кошмара Россией откроются новые дали.

Смутная тревога мучила Юсупова. Не могло все так легко и просто кончиться — неправильно это.

Он прошел в большую комнату. Распутин все так же лежал на полу. Лишь пятно крови на рубахе расплылось шире. Нет, он мертв, он не мог остаться живым!

Юсупов смотрел на Распутина и думал, почему он не жалеет его и вообще не испытывает никаких чувств. Как будто не имеет к смерти этого чернобородого человека никакого отношения.

И вдруг у него все внутри сжалось.

Веко Распутина заметно дрогнуло.

Старец сначала открыл левый глаз, затем правый.

Он смотрел на Юсупова. Будто только что проснулся.

Это кошмар, такого быть не может…

Ноги приклеились к полу, он хотел крикнуть, но голос не повиновался.

Вдруг Распутин вскочил на ноги. Нет, так не поднимается немолодой, почти убитый человек. Он вскочил, как резиновая игрушка — подпрыгнув, — и тут же вцепился в горло Феликсу.

— Феликс! — повторял он негромко, но со злобой… а может, с мольбой? — Феликс…

Юсупов все же вырвался, потому что в нем удесятерились силы, — он боролся за свою жизнь.

Он кинулся прочь и, столкнувшись, чуть не сшиб с ног человека, который от дверей снимал ручным переносным аппаратом эту страшную сцену на синема.

В тот момент Юсупов был слишком перепуган, чтобы его узнать и даже удивиться его появлению.

Он ворвался в кабинет и закричал Пуришкевичу, уютно устроившемуся за княжеским письменным столом:

— Он жив! Он уйдет!

— Револьвер! — Пуришкевич вскочил из-за стола. — Где ваш револьвер?

— Я вернул его Великому князю! А ваш? Дайте ваш!

— Нет, — отрезал Пуришкевич.

Если до того момента он был лоялен и довольствовался вторыми ролями в спектакле, то сейчас наружу вырвалось его действительное отношение к Юсупову:

— Вы умудрились погубить дело, мальчишка! Теперь пора действовать мужчинам.

Может быть, это была цитата, может быть, Пуришкевич придумал эти слова когда-то по другому случаю. Но сейчас он был грозен и убедителен.

Он бегом направился к двери, отстранил темную тень — человека со съемочным аппаратом — и выбежал на лестницу.

Он увидел, что Распутин уже поднялся из подвала на лестничный пролет.

— Он не выйдет! — крикнул Юсупов. — Там заперто.

Но на деле дверь была открыта.

Распутин скрылся в темноте за дверью.

Остался лишь его хрип и невнятный звук голоса.

Юсупов прислонился к стене. У него опустились руки.

Все впустую! Погибла жизнь. Тюрьма, может, казнь — и за что? Он же все сделал. За всех!

— Нет! — закричал Пуришкевич. — Не позволю!

Он кинулся на двор, чуть не сшибив по пути Юсупова и человека с киносъемочным аппаратом, нахально снимавшего фильму, словно он был у себя дома.

Наконец Феликс узнал его.

Он пришел из далекого прошлого, из довоенного года, из вечера у высокого джентльмена в Ялте, которого потом убили… Это же медиум!

Юсупов думал о медиуме отрешенно — это не имело отношения к главному. Но легче думать о медиуме, чем о собственной судьбе.