Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Да, я видел, как он их пожирал, — сказал Феликс. — Как грязная скотина.

Он пытался раззадорить себя.

Пирожные оказались эклерами — доктору было нетрудно отделить верхнюю половину и положить по толике порошка в шоколадный крем. Остальные следили за движениями рук доктора, словно учились делать так сами, в следующий раз.

Никто не произнес ни слова, пока доктор, нашпиговав последнее, десятое пирожное, не распрямился и не ссыпал остатки порошка в коробку.

— Что-то спина болит, — сообщил он, — видно, погода меняется.

Штабс-капитан Васильев, единственный из всех, нашелся и ответил:

— Судя по приметам, грядут морозы, и значительные притом.

— А в рюмки будем насыпать? — спросил Феликс.

— Рискованно, — сказал доктор. — Он может заподозрить, если Феликс Феликсович откажется пить с ним. Лучше не рисковать.

— А пирожные? — спросил Пуришкевич. — Князь тоже откажется.

— Я не люблю сладкого, — сказал Юсупов. — Григорий знает об этом.

— Следует сделать на столе некоторый беспорядок, — вдруг заговорил Великий князь. — У вас были гости и ушли. А убрать не успели. Разоренный стол вызывает доверие. Одни гости ушли, другие пришли, вы человек гостеприимный, но порядка в доме нет.

Все придвинулись к столу и с облегчением начали разрушать созданную слугами картину — наливали в чашки чай, разворачивали конфеты и оставляли их рядом с блюдцами. Васильев даже плеснул чаю на скатерть и выдержал осуждающий взгляд хозяина дома.

Пуришкевич налил себе мадеры, выпил и потом спросил:

— А вы уверены, доктор, что не успели отравить?

Все нервно засмеялись, смеялись долго, не могли остановиться.

— Пора ехать, — сказал Феликс, самый молодой, но и самый выдержанный и холодный.

Доктор первым перестал смеяться. Еще вчера было обговорено, что он поведет автомобиль, потому что с этого момента ни один из слуг, даже самых верных, допущен к тайне не будет. Кроме доктора, вести авто было некому — у Васильева рука на перевязи, Пуришкевич и близко к машине не подходил — его возили на думском авто. Вот и остался толстый Лазаверт, единственный безыдейный заговорщик. Ему что мертвый Распутин, что живой — было безразлично.

Наверху в кабинете Феликс приготовил доктору костюм шоффэра — кожаную куртку, фуражку с квадратными очками, прикрепленными к околышу, краги. Костюм был тесноват, но доктор не жаловался, ему трудно было подобрать костюм по размеру.

Там же Юсупов облачился в длинную доху и меховую шапку со спущенными наушниками, чтобы скрыть лицо.

Потом в кабинете присели на дорожку. Словно перед долгим и опасным путешествием к Северному полюсу.

— С Богом, — сказал Дмитрий Павлович, словно старший по званию.

Гости втроем остались наверху и приготовились к долгому ожиданию, а князь с Лазавертом сошли во двор, доктор сел на водительское место, а князь стал крутить заводную ручку. К счастью, мотор был славным, английским «Роллс-Ройсом», несмотря на мороз, завелся после нескольких оборотов.

Во дворе осталась вторая машина, Великого князя.

Через несколько минут автомобиль остановился на улице, не доезжая нескольких саженей до дома, а Юсупов пошел к воротам. Там стоял дворник, он не хотел пускать Феликса, но тот сказал, что господин Распутин его ждут и велели прийти с черного хода, чтобы не беспокоить агентов охранки.

Дворник не узнал князя, на что тот и рассчитывал, оставаясь в темноте за воротами и поднимая воротник дохи, словно замерз. Пришлось дать ему четвертной. Дворник помял ассигнацию в пальцах и пропустил гостя.

В черном ходе было темно. Завизжала, кинулась из-под ног кошка. Все-таки Россия — всегда Россия, размышлял Юсупов, ощупью поднимаясь наверх. В доме живет диктатор империи, его надо охранять днем и ночью. И что же? Охранники сидят в парадном подъезде, а с черного хода любой может подняться к старцу неузнанным, в худшем случае подкупив дворника. Ну ладно, не хватает агентов — так повесьте лампочку!

Феликс не был уверен, нужная ли ему дверь перед ним. Но на дверях черного хода не было табличек с номерами квартир.

Он тихонько постучал, рассчитывая на то, что если квартира чужая, то обитатели ее спят и не услышат, что кто-то скребется с черного хода.

Тут же из-за двери послышался приглушенный голос старца:

— Кто там?

— Григорий Ефимович, это я, Феликс. Приехал за вами, как договаривались.

Оба таились, словно мальчишки, которые собрались за яблоками в монастырский сад.