Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Слушаюсь, Лев Иванович, — согласился Тизенгаузен, убрал стаканы и бутылку в сейф и небрежно прикрыл его.

Когда Тизенгаузен вышел, полковник обернулся к Андрею:

— Садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Боюсь, как бы вы с собой паразитов не вынесли. Там же блохи, клопы, полное отсутствие гигиены… да вы садитесь, я не потому сказал, что опасаюсь заразить свою мебель, нет, не потому.

Мысль эта показалась полковнику столь забавной, что он залился счастливым смехом.

В дверь постучали. Поручик пропустил в кабинет Лидочку. Из-за их спин выглядывал полицейский. Он даже встал на цыпочки, чтобы убедиться, что его подопечный не убежал.

В руке у поручика была большая сумка.

Лидочка кинулась к Андрею.

— Что они с тобой сделали! — воскликнула она куда громче, чем можно было от нее ожидать. — Я не переживу! Мой бедный… — Она обняла Андрея и прижалась щекой к его сорочке.

— Да-с, — сказал полковник. — Если вы позволите, я вас на несколько минут покину. Срочные дела… так-с, срочные дела.

Полковник обнял за плечи поручика Тизенгаузена, для чего ему пришлось высоко закинуть полную руку, и они вдвоем, словно Дон Кихот с подвыпившим Санчо Пансой, покинули кабинет.

— Лидочка, милая, я так счастлив… Как тебе это удалось?

— Андрюша, времени у нас совсем мало, — сказала Лидочка. Она потянула его к окну подальше от двери.

Андрей пребывал в эйфорическом состоянии, в котором мир сконцентрировался вокруг Лидочки, как космос вокруг Солнца, ослепительного и прекрасного. Он готов был плакать от умиления и нежности. Лицо Лидочки, освещенное светом белесого дождливого утра, было бледным, и оттого глаза казались еще большими, а губы были еще более нежного, светло-пунцового цвета. Андрей принялся целовать руки Лидочке, а та не отнимала рук, но повторяла:

— Андрюша, милый, пойми, что каждая минута… каждая минута…

Вместо продолжения разговора она оказалась в его объятиях. Поцелуй был бесконечен, и оторваться друг от друга было невозможно, может, еще и потому, что оба понимали, что этот поцелуй может оказаться последним. Он — дар судьбы, могущий оказаться ее жестокой шуткой.

— Ну вот, еще пять минут потеряли, — сказала Лидочка, отстраняясь наконец от Андрея.

— Не важно.

— Сейчас все важно, — сказала Лидочка.

— Как ты это устроила?

— Лев Иванович — старый приятель папы, — сказала она. — Он военный комендант Ялты. Ты догадался?

— Нет, я понял, что он какой-то начальник, но какой — нет, не догадался.

— Я заставила папу вчера вечером пойти к нему. Они в преферанс всегда играют. Сначала я думала, что он может вмешаться, но, конечно же, Лев Иванович не может вмешаться. Знаешь, что мне помогло, — оказалось, в армии и среди местной знати Вревского не выносят. И его штучки… А поручик Тизенгаузен — он имеет на Льва Ивановича большое влияние — при слове «полиция» просто подпрыгивает до потолка. Папа мне сказал, что Вревский начал расследовать какие-то дела, связанные с военной кассой, и нашел нарушения — с тех пор они страшные враги. Но это все не важно… Главное, что Лев Иванович согласился устроить мне с тобой свидание. Но, конечно же, не в угодьях Вревского, а у себя. Он своей властью приказал доставить тебя к нему как свидетеля по делу дезертирства двух солдат — ну ты знаешь уже, наверное… тех, кто убежал от Коли Беккера.

— Знаю.

— Тебе сказал Вревский?

— Да, он допрашивал меня ночью. Одного нашли…

— Лев Иванович мне рассказал. Его люди ездили в горы и проводили опознание. И привезли шкатулку. А потом вчера ночью прибежал Коля Беккер. Он в панике — он сообразил, что мог повредить тебе, потому что проговорился, что видел тебя в обществе этого Тихона в Симферополе. Он говорит правду?

— Конечно, правду, — сказал Андрей. — Зачем ему неправду говорить?

— Я теперь уже никому не верю, — сказала Лидочка.

Дверь осторожно приоткрылась, и в нее заглянул полицейский.

— Брысь! — крикнула на него Лидочка, и полицейский, крайне удивившись, захлопнул дверь. — Я должна тебя огорчить, — сказала Лидочка.

— Меня уже трудно огорчить.

— Прокурор подписал санкцию на твой арест. Обвинения в твой адрес ему кажутся убедительными. Ввиду твоей особой опасности для окружающих мерой пресечения избрано тюремное заключение. То есть тебя сегодня переведут в тюрьму и больше не выпустят.

— Я тоже так понял, что не выпустят, — сказал Андрей, стараясь удержаться на обломках эйфории. Но обломки уже скрылись под водой.