Виктор Форбэн - Тайна Жизни

— Да, действительно.

— Я нахожу смешным, что мне понадобилось случайное вмешательство карбункула, чтобы получить немножко фермента. Как можно работать в подобных условиях!

Он начал жаловаться на свои неудачи; Жюльен не смог подавить волнения, когда внезапно понял, что между оперированным горлом каторжника и внезапной смертью старого негра существует связь. Ему вспомнилась подавленность Алинь, и он захотел узнать истину.

— Меня вчера не было весь день, и я не знал, что Браво подвергся...

Зоммервиль прервал его взрывом хохота, показавшегося ему диким.

— Ха-ха... Дело было сделано чисто. Я начал с того, что удалил вас, потому что хотел остаться один и рассчитывал поразить вас результатами. Если бы не эта неудача, результаты были бы верны. Я наказан за свое доверие к хлороформу. Ведь, я мог знать, что сердце старика в плохом состоянии. Теперь я вижу, что мне нужен в качестве сотрудника опытный врач. Вот одно из тех многочисленных преимуществ, которые мне даст город. Вы понимаете, Мутэ?

Жюльен пробормотал:

— Значит, старый негр...

— Погиб от ослабления сил под действием хлороформа, да; а между тем, все шло великолепно. Подумайте, как я был обескуражен, когда внезапно заметил, что привил железу молодости мертвецу. Если бы я не был так спокоен, если бы я не был уверен в том, что принесу человечеству одну из самых блестящих побед науки, было бы от чего с ума сойти.

Он распространился о том, какие услуги он окажет человечеству, и что эти услуги стоят нескольких жизней. Не умея разобраться в своих чувствах, не зная, достоин ли профессор сожаления или возмущения, Жюльен испытывал потребность обменяться впечатлениями с Алинь: ему казалось, что теперь он понимает, почему этот проклятый остров внушал такой ужас молодой девушке. Он поискал ее на обоих террасах и увидел издали, как она медленно спускается по тропинке в обществе Жана Лармор. Он пошел за ними, не решаясь, однако, помешать им, когда вдруг моряк обернулся на шум его шагов и подозвал его:

— Помогите мне, дорогой, — сказал он с принужденной улыбкой: — Вы, ученые, лучше умеете разбирать всякие трудные случаи. Но прежде всего, вы, конечно, знаете отчего умер Жозе-Мария?

— Я только что об этом узнал из уст его убийцы.

— Его убийцы! Слышите, Алинь? На нем одном ответственность за этот поступок, поэтому, когда вы говорите об угрызениях совести только оттого, что вы присутствовали при этом, я уверяю вас, и м-сье Мутэ, конечно, такого же мнения, что вашему отчаянию нет причины.

— Я все еще вижу перед собой улыбку старика, — прошептала она, ломая руки: — Зачем соблазнила я его этой лживой мечтой!

— Слова, — воскликнул Жюльен: — ведь его наивная вера родилась оттого, что он видел, как резвится его старый Дик. Вы подали ему надежду, что он восстановит свою молодость. Я могу себе самому направить такой же упрек, но я этого не делаю. Мы можем винить себя только в одном: в том, что мы так увлеклись результатами Зоммервилевских опытов над собаками и обезьянами, не выжидая, пока эти результаты покажут себя действительными или ложными; за то, что мы поверили в возможность чуда. Вот все, в чем мы можем себя упрекнуть. Мы поверили этому безумцу, которого приняли за творца.

Жан нежно взял молодую девушку за руку.

— Обещайте мне, что вы больше не будете предаваться отчаянию, Алинь. Я взываю к вашему рассудку, как друг, как брат.

Жюльен внимательно посмотрел на них, покачал головой и вдруг сказал:

— Вы не понимаете, до чего вы смешны!

И так как они изумленно глядели на него, он сердитым тоном, за которым скрывал свое волнение, пояснил:

— Смешны. Прежде всего, вы, Лармор, собирающийся искать счастья в какой-то дьявольской стране, населенной дикарями и дикими зверьми, куда женщина нашей расы никогда за вами не последует. А потом вы, Алинь. Вы не хотите понять истинной и единственной причины вашего отчаяния. Вы вбили себе в голову, что никогда не сделаетесь женой человека, которого вы любите! Вот что вас грызет!

Они не находили слов для ответа и смущенно отвернулись.

Через десять дней после смерти Жозе-Марии, в субботу вечером, перед ужином, когда ночь уже спустилась с облачного неба, Огюст вдруг прислушался и велел замолчать негритянке, с которой Жюльен любезничал на креольском языке. Мулат выбранил ее непонятными словами, которые Жюльен, гордый своими филологическими познаниями, перевел для Жана и Алинь, прогуливавшихся по террасе в ожидании ужина: