Рэй Брэдбери: Миры Рэя Брэдбери. Т. 8. (дополнительный)

— Алиса, быстрее, посмотри в окно. Они его сейчас унесут!

Кто-то закрывает мне лицо тряпкой.

— Черт, опоздали, теперь ничего уже не видно!

Репортеры выходят из комнаты; в небрежных жизнерадостных руках они уносят мои снимки, один даже цветной. Все торопятся, чтобы поспеть сдать материал в номер.

Я доволен. Я умер еще до полуночи, поэтому наверняка попаду в утренние газеты. Очень предусмотрительно с моей стороны.

Следователь делает гримасу. Жена встает и выходит из комнаты. Один полицейский кивает другому:

— Ты как насчет пирожков с лимонадом в «Белом бревне»?

А я не могу даже облизнуть губы.

Детектив утомленно морщит лоб. Он ничего не говорит, он думает. Судя по лицу, он подкаблучник. Ему не хочется сейчас идти домой, к жене; он предпочитает бездельничать, не возвращаться по ночам. Трупы предоставляют ему такую возможность. Я в том числе. Только теперь от меня мало толку. Придется написать обычный отчет и отправиться домой.

Остался один только коронер. Он хлопает меня по плечу:

— Тебя так никто ни о чем и не спросил? И что же, старичок, произошло? Может, тебя убила она или ее дружки, а может, ты покончил с собой из-за нее? А? Влюбленный дурак — дважды дурак.

Ну а я молчу.

Уже поздно. Коронер уходит. Возможно, у него тоже есть жена. Может быть, ему нравятся трупы, потому что они не пререкаются, как некоторые другие.

Теперь Я совсем один.

Через несколько минут сюда явятся санитары в белом, жующие резинку. Они без любопытства посмотрят на меня, положат на носилки и медленно, не спеша, отвезут на труповозке в центр города.

А через неделю некий человек, озабоченный своими подоходными налогами, повернет ручку, и меня охватят языки пламени. И я вылечу в трубу крематория множеством крохотных серых пылинок.

И тогда, через неделю, всем этим людям — Карлтону, жене, следователю, коронеру, репортерам, миссис Мак-Леод, — когда они будут переходить улицу, резкий мартовский ветер, соблюдая забавную справедливость, запорошит чем-нибудь их проклятые глаза!

Всем сразу!

Может, крошечными хлопьями серого пепла.

Сказать, что эта идея пришла Коротышке в голову в тот момент, когда незнакомец попытался столкнуть его с моста Юнион-Бридж на железнодорожное полотно, означало бы погрешить против истины. По правде говоря, сам Коротышка его на это спровоцировал.

— Ну-ка, столкни меня вниз, — сказал он.

И в последний момент отпрянул в сторону, чтобы не мешать своей жертве.

Незнакомец дико закричал. Крик его заглушил свисток паровоза, который в это время проходил внизу.

Спустя несколько минут Коротышка уже разговаривал по телефону с одним малосимпатичным толстяком по фамилии Шэболд. Голос у Коротышки был самый радостный. А разговор велся в неизменно уважительном тоне с обеих сторон.

— Послушайте, Шэболд… Моя фамилия Маллиген, а прозвище — Коротышка. Я рассказывал вам про труп, который лежит под мостом Юнион-Бридж. Так вот, это — один из ваших телохранителей…

Шэболд был явно расстроен известием. Коротышка попытался его утешить:

— Понимаю, мистер Шэболд. За один месяц пострадали сразу трое ваших парней. Один из них случайно выстрелил в себя и до сих пор находится в больнице. Второго в пьяном виде задержали на Мэйн-стрит; у него из карманов торчали фальшивые банкноты. Как все это печально…

Шэболд мрачно выдавил из себя несколько язвительных слов, словно пухленький мальчик, у которого только что отняли мешок со сладостями:

— Так ты — тот самый фраер, который день и ночь отирается возле Центральной тюрьмы?

— Так оно и есть. Что же, до скорого, Шэболд…

Коротышка повесил трубку обратно на рычаг, где ей было спокойнее, и направил свои стопы к тюрьме, не обращая внимания на холодный зимний ветер. Следующий час он провел в тюрьме, болтая о разных пустяках с сержантом Полмборгом. Сам же все это время не спускал глаз с дороги, на которой, по его расчетам, должен был вот-вот появиться большой черный лимузин с тем самым толстяком, которому он сумел испортить настроение.

Вообще-то жизнь — штука довольно скучная. Но выдаются в ней вечера, вроде сегодняшнего, когда доводится общаться с самыми разными людьми, презирающими его за ничтожество. Вот такие дела!

Часом позже сержант Полмборг стоял перед главным входом тюрьмы.