Клиффорд Саймак - Роковая кукла

Его меч обрушился на край моего щита с такой силой, что моя левая рука тут же онемела. Отраженный клинок просвистел у моего плеча. И вдруг сразу же после удара кентавр как-то судорожно дернулся, отступая и заваливаясь назад. Его взгляд остекленел, а рука, держащая щит, оказалась в стороне, и здесь лезвие моего меча со всего размаха опустилось прямо на его голову и вошло в череп, разрубив его на две части до самой шеи.

И вот как раз в то мгновение, когда мой клинок еще не коснулся кентавра, а его взгляд только начал терять ясность и рука, держащая щит, оказалась в стороне, я увидел черное отверстие точно на линии между его глазами, посредине лба. Но я видел его только долю секунды, так как в следующий миг мой меч прошел через него. Словно это отверстие было специально нанесено чьей-то невидимой рукой, чтобы послужить ориентиром для моего удара.

Мозговой блок робота был испещрен зазубринами и вмятинами. Кентавры нашли ему весьма своеобразное применение.

Я передал его Саре.

– На, бери, – промолвил я. – Ради этого стоило рискнуть жизнью.

После моих слов она чуть не задохнулась от негодования.

– Никакого риска не было, – закричала она. – Я стреляю так, что пуля попадает именно в то место, в которое я целюсь. Или я промахнулась?

– Нет, ты сработала отлично, – пробурчал я, все еще переводя дух после схватки. – Но стоило только взять на два фута в сторону…

– Это исключено, – вскипела она. – Я прицелилась точно…

– Да, да! Я знаю, – перебил я. – Точно в середину его лба.

Я слез с Пэйнта и сбросил с себя рясу. Тэкк лежал, скрючившись, у ствола уродливого низкорослого дерева. Я швырнул ему рясу.

– Где мои брюки? – спросил я.

– Здесь, – указала Сара. – Я их подобрала и сложила.

Я поднял брюки и, встряхнув, начал залезать в них.

Сара вертела мозг в руках, рассматривая повреждения.

– Что с ним произошло? – с недоумением спросила она. – Для чего они его использовали?

– Интересно, как ты думаешь, что можно ожидать от банды варваров, помешанных на игре в поло, когда им попадает в руки такая штука?

– Ты имеешь в виду, что он служил им мячом для игры? – продолжала недоумевать Сара.

Я утвердительно кивнул.

– Теперь им придется вернуться к мячам, выдолбленным из камня. Представляю, как их это огорчило.

Свистун спустился к нам со склона, откуда мы недавно наблюдали за кентаврами.

– Сработал превосходно, Майк, – протрубил он. – Покончить с ним всего лишь одним ударом, имея оружие, которым раньше никогда не пользовался…

– Уж кто превосходно сработал, так это мисс Фостер, – сказал я. – Это она подстрелила птичку для меня.

– Неважно, чья заслуга, – заметил Свистун. – Главное дело сделано, а играющие лошадки эвакуируются.

– Ты хочешь сказать, что они уходят?

– Строятся для марша.

Я взобрался на вершину холма и увидел, что кентавры действительно образовали неровную колонну и направились на запад.

Их уход принес мне величайшее облегчение. Несмотря на все их благородство (а оно было доказано хотя бы тем, что они вернули мозговой блок), я все же чувствовал себя крайне неуютно, когда они находились поблизости.

Обернувшись, я заметил, что Тэкк и Сара откопали тело Роско из-под фляг с водой и теперь открывали его череп, чтобы поместить в него мозг.

– Как ты думаешь, он не поврежден, – спросила Сара, – после того, как его столь нещадно лупили? Только посмотри на эти вмятины!

Я отрицательно покачал головой. Если бы я имел понятие.

– Ведь он наверняка не так уж много знал, – с надеждой в голосе утешала себя Сара. – Нам не так уж много нужно от него. Ему достаточно ответить всего лишь на несколько простых вопросов.

Тэкк протянул руку за мозгом, и Сара передала блок ему.

– Ты хоть знаешь, что с ним делать? – спросил я.

– Думаю, что знаю, – ответил он. – Здесь есть пазы. Мозг нужно вдвинуть в череп как раз по ним.

Он вставил блок и задвинул его ладонью вглубь черепа.

Затем захлопнул черепную крышку.

Роско зашевелился. Он был прислонен нами к земляной насыпи, а теперь он выпрямился, оторвавшись от опоры и стараясь встать на ноги. Он вертел головой из стороны в сторону, поочередно рассматривая каждого из нас. Его руки двигались очень осторожно, словно он проверял их.

Наконец он медленно заговорил, постепенно повышая голос:

– Иногда, – промолвил он, – никогда, всегда, навсегда, завсегда.

Он замолчал и оглядел нас, как будто стараясь убедиться, понимаем ли мы его. Когда ему стало очевидно, что до нас ничего не дошло, он снова продекламировал, на этот раз торжественно и размеренно, полагая, что теперь ему удастся избежать неправильного понимания: