Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова

— Я подтверждаю это, — откликнулся Фастольф. — Это было сделано три дня назад под моим собственным руководством.

— Импульс к справедливости? Справедливость, доктор Фастольф, это абстрактное понятие. Только человек может использовать этот термин.

— Если вы определяете «справедливость» таким образом, что это абстракция, если вы говорите, что это есть исполнение каждым человеком своего долга, то я признаю правоту вашего довода, мистер Бейли. Знания, которыми мы обладаем в настоящее время, не позволяют нам вкладывать в позитронный мозг абстракции в человеческом понимании этого слова.

— Значит, вы признаете это — как специалист по роботехнике?

— Безусловно. Вопрос в том, что Р. Дэниел понимает под словом «справедливость».

— Из нашего с ним разговора мне было ясно, что он понимал под ним то же, что вы и я, любой другой человек. То, что никакой робот понять не в состоянии.

— Почему бы вам, мистер Бейли, не попросить его дать свое определение этому термину?

Уверенность Бейли слегка пошатнулась. Он повернулся к Р. Дэниелу:

— Ну?

— Да, Элайдж!

— Как вы определяете понятие справедливости?

— Справедливость, Элайдж, это то, что существует, когда обеспечивается соблюдение всех законов.

Фастольф кивнул.

— Неплохое определение для робота, мистер Бейли. А? Вот это-то стремление следить за тем, чтобы все законы неукоснительно соблюдались, и было заложено в Р. Дэниела. Справедливость для него — понятие очень конкретное, поскольку оно основывается на соблюдении законов. Точных недвусмысленных законов, которые, в свою очередь, конкретно определяются. Ничего абстрактного здесь нет. Исходя из абстрактных представлений морального порядка, человек может считать некоторые законы плохими, а их осуществление — несправедливым. Что вы на это скажете, Р. Дэниел?

— Несправедливый закон, — ровным голосом проговорил робот, — это логическая несообразность.

— Для робота это так и есть, мистер Бейли. Так что, как видите, не следует смешивать понятие справедливости, которое существует у Р. Дэниела, и свое собственное.

Бейли резко повернулся к Р. Дэниелу.

— Вчера ночью вы выходили из моей квартиры.

— Да, выходил. Если это потревожило ваш сон, прошу меня извинить, — ответил Р. Дэниел.

— Куда вы ходили?

— В мужской туалетный блок.

Бейли был ошеломлен. Он не сомневался, что так оно на самом деле и было, но никак не ожидал получить такой ответ от Р. Дэниела. Его уверенность поколебалась, и все же он твердо решил держаться избранного пути. Комиссар пристально наблюдал за происходившим, его защищенные линзами очков глаза перебегали с одного собеседника на другого. Теперь Бейли просто не мог пойти на попятную, какие бы софизмы они ни пускали в ход против него. Он должен был твердо отстаивать свою точку зрения.

— После того как мы добрались до моего сектора, — начал он, — Р. Дэниел настоял на том, чтобы войти со мной в туалетный блок. Предлог его был неубедительным. Ночью он снова ходил туда, в чем только что признался. Если бы он был человеком, я бы сказал, что в этом нет ничего противоестественного. Это очевидно. Однако, если считать его роботом, эти посещения туалетной становятся бессмысленными. Возможен лишь один единственный вывод — это человек.

Фастольф кивнул. Казалось, ничто не могло выбить его из колеи.

— Это чрезвычайно интересно. А что если мы спросим самого Дэниела, зачем он ходил в туалетный блок прошлой ночью?

Комиссар Эндерби подался вперед:

— Прошу вас, доктор Фастольф, — пробормотал он, — да разве можно…

— Не стоит беспокоиться, комиссар, — сказал Фастольф. Его тонкие губы скривились в подобие улыбки. — Я уверен, что ответ Дэниела не оскорбит ни ваших чувств, ни чувств мистера Бейли. Мы слушаем вас, Дэниел!

— Вчера вечером, — начал Р. Дэниел, — жена Элайджа, Джесси, ушла из дома в дружеском расположении ко мне. Совершенно ясно, что у нее не было никаких оснований не считать меня человеком. Однако вернулась она, уже зная, что я робот. Вывод напрашивается сам собой: она получила эти сведения за пределами квартиры. Из этого следовало, что наш с Элайджем разговор был подслушан. Другого объяснения тому, что секрет моего истинного происхождения стал широко известен, не было. Элайдж сказал мне, что у их квартир хорошая звукоизоляция. Мы говорили негромко. Значит, обычное подслушивание отпадает. В то же время известно, что Элайдж — полицейский. Если в Городе существует подпольная группа, достаточно хорошо организованная, чтобы подготовить убийство доктора Сартона, то вполне возможно, что они знают и о том, что расследование убийства поручено Элайджу. Тогда опять-таки возможно и даже вероятно, что его квартира подвергается лучевому прослушиванию.