Виктор Сапарин - Непредвиденное испытание

- Сколько их? - спросил Ян.

- Двенадцать.

Горлиц сманипуллровал рукояткой, и на экране вдруг возникло много туманных теней. Как стая рыб, медленная и молчаливая.

- Идут строем!

- Не похоже, чтобы сверху что-нибудь падало.

- Пластилит не тонет.

- Может быть, они удержатся на нем?

- А для этого плавучесть пластилита недостаточна. Если бы башня не оторвалась у основания, конечно, она плыла бы как пузырь. Но сейчас ее заливает водой. Хорошо, если люди сумеют выбраться... Вот что-то или кто-то!

Горлиц прибавил резкости. Предмет походил на длинную соринку. Он не делал никаких самостоятельных движений. Выше появилась еще соринка. Она медленно опускалась в вертикальном положении. В стае "рыб" произошло изменение: там, видимо, заметили странные предметы. Две тени метнулись к соринкам и поглотили их, словно склевали.

- Мы подобрали их, - раздался громкий голос через минуту. - Но оба в отчаянном положении.

- Выходите из зоны урагана, - распорядился Ян, - и немедленно всплывайте. Воздушную помощь высылаем.

Горлиц передавал координаты вихрелетам.

7

- Ну вот, - сказал спокойно руководитель местной Службы здоровья, - вам разрешается первое свидание.

Сидевший в кресле увидел перед собой полверанды, часть балюстрады и дерево, усыпанное яркими розовыми цветами. Сбоку за пределами видимости слышался шум прибоя. Он хотел повернуть туда голову, но кресло, словно понимая, что это ему трудно, само повернулось в ту сторону и подкатилось на своих бесшумных колесах к самому краю, обращенному к морю. Волны шли и шли из-за горизонта и накатывались, шурша галькой: брызги долетали до каменного пола.

- А диета? - спросил Гребнев и не узнал своего голоса. Он был забинтован так, что из-под белой марли выглядывали одни глаза. - Я имею в виду диету впечатлений. Можно мне, наконец, узнать, что делается на белом свете? закончил он уже почти твердым голосом.

- Постепенно, - улыбнулся врач. Его улыбка относилась к тону голоса Гребнева. Он неслышно удалился.

Минут пять Гребнев пробыл наедине с морем. Потом ему почудилось, что позади кто-то есть. Он не успел ничего подумать, как рядом с его креслом очутилось второе. В нем сидел укрытый пледом, с вытянутой неподвижной ногой Костя. На лице его Гребнев различил множество небольших пятен - следов синяков и кровоподтеков. Но голубые глаза Кости сияли, и Гребневу показалось, что и розовость, хотя и ослабленная, вернулась снова к его щекам.

- Я давно просился к вам, - сообщил Костя.

После этого оба вдруг замолкли. Слишком много они могли сказать друг другу. Говорить не имело смысла.

Гребнев вспомнил, что служба здоровья разрешила им лишь несколько минут разговора.

- Как нога? - спросил Гребнев.

- Будет работать, - отмахнулся Костя. - Через полгода.

Он сказал это с таким видом, словно какое-то более важное событие заслонило другие заботы.

Гребнев, наконец, догадался:

- А как ваша... знакомая? Та девушка?

Костя ничуть не сконфузился; наоборот, он весь расцвел,

- По-моему, получилось, - сказал он. Он протянул руку к карману сбоку кресла, достал прямоугольный кусок картона и протянул Гребневу.

Гребнев взял прямоугольник в руки. С картона на него смотрел человек, в котором смутно проглядывали какие-то черты Кости. Тоже юноша, но чуть повзрослее, в смятой рубашке с засученными рукавами, он стоял, чуть наклонившись, и протягивал Гребневу сильные и довольно грязные руки. В них сверкал, именно сверкал, кусок мыла, скользкий, давший уже несколько пузырей, блещущих на солнце. Девушка с кувшином в руке, облупленным в одном месте и помятым в другом, оживленно что-то рассказывала, глядя в лицо юноше. Ее лицо было повернуто в профиль, и Гребнев узнал ее. Струя воды лилась в руки и мимо рук юноши, разлетаясь светлыми брызгами. Поодаль стояла палатка, а прямо от ног юноши и девушки тянулась до горизонта и, чувствовалось, дальше за горизонт ровная свежая просека с неубранными еще кое-где, спиленными под корень деревьями. И больше ничего. Только толстые вмятины от трактора, следы на земле, в один из них налилась вода и отражала голубое небо с облаками.

Костя смотрел вопросительно.

- Ну как? - тревожно спросил он. От сияния его не осталось и следа. Он стал неуверенным, сомневающимся, готовым упасть духом, как в те дни, что предшествовали окончанию работы над проектом станции. Гребнев готов был выругать себя. Ну как же он не догадался - ведь его практикант в ту пору мучился над своей картиной, страдал от неудач, а он-то думал... Впрочем, Гребнев решил не спешить с выводами. В конце концов, может быть, он был все-таки прав.