Фрэнк Герберт: Белая чума

– Кое-что, что поможет вам заснуть, – сказал врач.

Отец Девин произнес:

– Утром прибудут гвардейцы, чтобы поговорить с вами. Пошлите за мной, когда они уйдут.

– Мы сейчас погасим свет, – сказал врач.

– И самое время, – у медсестры был требовательный голос с изрядной долей резкости, покровительственный голос. Он цеплялся за эту мысль, когда его окутал сон.

Утро началось со звуков грохота суден на тележке. Проснувшись, Джон увидел на том месте, где сидел священник, полицейского офицера в форме.

– Мне сказали, что вы скоро проснетесь, – сказал офицер. У него был сочный тенор и квадратное лицо с набухшими венами. Свою фуражку он неловко зажал под левой рукой. Офицер вытянул из бокового кармана маленькую записную книжку и приготовился писать. – Я не буду вас слишком беспокоить, мистер О'Нейл, но я уверен, вы понимаете, что есть вещи, которые мы обязаны делать.

– Чего вы хотите? – голос Джона напоминал карканье. В голове у него все еще был туман.

– Не могли бы вы рассказать мне, чем вы занимались в Ирландской Республике, сэр?

Джон уставился на офицера. «Занимался?» Какое-то время вопрос бесцельно блуждал в его сознании. В голове у него было смутно, и соображал он с трудом. Джон выдавил из себя ответ.

– Я… грант от фонда… веду исследования.

– А какова природа этих исследований?

– Ген… генетика.

Офицер сделал запись в своем блокноте, затем:

– И это ваша профессия, исследователь?

– Я преподаю молекулярную биологию, биохимию… и… – он сделал глубокий дрожащий вдох. – Еще факультет фармакологии.

– И все в этом Хайленд Парк в штате Миннесота? Мы просмотрели ваши бумаги, вы понимаете?

– Рядом… неподалеку.

– Ваша семья была с вами здесь, в Ирландской Республике?

– Мы… собирались посмотреть…

– Понимаю. – Офицер занес это в свой блокнот.

Джон пытался преодолеть стеснение в груди. Немного погодя он услышал свой голос:

– Кто это сделал?

– Сэр?

– Бомба?

Лицо офицера окаменело.

– Говорят, это «Провос». Непримиримые.

Джона пронзило холодом. Твердая подушка у него под шеей показалась влажной и холодной. Патриоты? Убийцы – патриоты?

Позднее, оглядываясь назад, Джон сочтет этот момент началом той ярости, что завладела всей его жизнью. Это был момент, когда он пообещал:

– Вы заплатите. О, как вы заплатите! – И в мозгу его не было ни малейшего сомнения в том, каким образом он заставит их заплатить.

В течение недели, предшествовавшей первой годовщине взрыва бомбы на Графтон-стрит, начали прибывать письма с предупреждениями. Первое было приурочено так, чтобы достичь Ирландии слишком поздно для того, чтобы предпринять встречные действия. Другие попали к мировым лидерам, где были расценены как бредовые или были переадресованы специалистам. На первых порах письма были многочисленны – на радио, и в отделы новостей телевидения, в газеты, премьерам и президентам, церковным лидерам. Впоследствии установили, что одно из первых писем было доставлено редактору газеты на О'Коннел-стрит Дублина.

Редактор, Алекс Колеман, был смуглым, энергичным мужчиной, скрывающим свою напористость под, как правило, мягкими манерами, даже будучи в бешенстве. Среди своего окружения он считался чудаком из-за убеждений трезвенника, но никто не сомневался в его проницательности и хватке на хорошую историю.

Колеман несколько раз перечитал письмо, время от времени поднимая от него глаза, чтобы взглянуть из своего окна на третьем этаже на улицу, где утреннее дублинское движение уже начало смерзаться в свой обычный, тщетно пытающийся ползти сгусток.

«Бредовое письмо?»

Оно отнюдь не вызывало такого ощущения. От предостережений и угроз у него поползли мурашки по коже. Возможно ли это? Слова несли на себя печать образованности и изощренности. Письмо было отпечатано на мелованной бумаге. Он потер бумагу между пальцами. Дорогой сорт. Оуни О'Мор, личный секретарь Колемана прицепил к письму записку: «Надеюсь, это бред. Не позвонить ли нам в полицию?»

Значит, оно встревожило Оуни.

Колеман еще раз перечитал письмо, выискивая какую-нибудь причину, чтобы проигнорировать его. Чуть позже он положил перед собой развернутое письмо и включил интерком, вызывая Оуни.

– Сэр? – в голосе Оуни всегда была военная резкость.