Ася Михеева - Тара

Я занималась анализом языка дельфиноидов последние двенадцать лет: мы добились запрета на промысел в местах их игрищ, разработали подводные свистки-примирялки, с которыми люди могли спокойно купаться рядом с ши. И было очень… важно, да, важно видеть, как мои собственные внуки используют мои наработки в своих исследованиях.

Костя и Гэллан проходили у меня курс речи кэлпи после института. Они оба океанисты. Я хорошо помню Гэллана, потому что Алёнка ждала мальчика Руслана и девочку Таню, а родила двух мальчишек. Гэллан — это, собственно, несбывшаяся Таня. Мы редко придумываем новые имена: двух традиций довольно, но тут как-то уж очень удачно сложилось… А Костя мой внук не через Алёну, а через Дава. Подружились они, кажется, уже на первом курсе.

И вот они приехали ко мне в гости с огромным панорамным проектором и мешком записей. Они проплавали месяц с семьёй кэлпи, ели сырую рыбу, вместе отбивались от гигантского моллюска, слушали песню тёплого течения и подсвистывали в хоре.

Огромный материал. Совершенно непохожий на оркнейские исследования земных дельфинов. Ши — другие. Они старше, и похоже на то, что намного разумнее. И они помнят… кого-то. В общем, это была революционная работа. За неделю просмотрев самые интересные материалы, мы устроили большущий праздник. Я плясала, как молоденькая, и, признаться, не помню, когда и где заснула.

Наутро мы узнали, что наших семей больше нет. Всего Шинейда больше нет.

Старый кэлпи шутливо хватает меня за ноги. Мы с ним давнишние друзья. В то время, когда все транспорты перевозили уцелевших, едва живых от отравления и страха, в Гибрисайл и на Яблочный берег, а мы, как сумасшедшие, готовили всё возможное для размещения эвакуированных, мало кто мог позволить себе прогуляться на берег. Я пришла сюда отдышаться спустя три недели на трясущихся намного сильнее, чем теперь — старушечьи, — ногах и увидела в заливчике полулежащим на камнях умирающего дельфиноида. В пасти у него сидела огромная киста. Он не мог ни ловить рыбу, ни глотать. Он сказал, что ждал помощи более недели. Больше они всё равно считать не умеют. Семь особей — максимальный размер стаи, дальше начинается «ужасно много». Я, как могла, поспешила домой и разбудила Костю, который только час как пришёл с двойной смены. Операция прошла без осложнений — и без наркоза. Дельфиноид мужественно держал раскрытой пасть, которой в один удар мог перерубить внуку руки, и даже не пикнул. Костя сказал, что больше всего кэлпи была нужна дезактивация. Что-то в их организме накапливает это вещество.

Те из моих потомков, кто пережил нападение, почти все не здесь. Больше половины ушли служить в Вооружённые силы, часть разъехалась по другим планетам. Одна девочка вышла замуж за матроса с транзитного корабля и, по слухам, живёт аж на самой Айле. Трое получили патринеацию на Горнвальд по моим документам. Я очень смеялась, когда узнала, что трое внуков — это средняя горнвальдская норма. На Таре мы жили иначе. Да и будем жить, я полагаю.

А старому кэлпи надеяться приходится только на мою помощь. Он приводит своих родичей лечиться, иногда просит о повторном курсе дезактивации сам.

Вообще-то в последние три года у нас после долгих споров разрешили эвтаназию по письменно выраженному желанию. Здесь слишком много стариков, вот в чём беда. И одно время, особенно поздней осенью, я начинала подумывать об этом.

Но перед кэлпи как-то неудобно.

«Знаешь, Джейм, я думал посидеть и подождать, но так получилось, что вышел из шаттла первым. Кто-то возился, одеваясь, часть пассажиров, очевидно, ждали транспорта, чтобы не особо толкаться на этом воздухе, кто-то беспокоился о багаже.

Снаружи очень ветрено и влажно: океан близко. Стюардесса всучила мне толстенный шарф, и я уже ей благодарен. Впрочем, соседи по шаттлу говорят, что за пару месяцев можно привыкнуть. Да, одна из стюардесс — моя родственница, миз Маккензи. Ей пятьдесят лет и она очень симпатичная.

За что я благодарен отцу — за то, что не позволил матери сменить мне фамилию. То, что я тариен, скрыть бы не удалось: сколько себя помню, ежеквартально за мной приходил флайер и вёз в госпиталь на обследование — уколы, биопсии, зонды… фу. С тринадцати лет прибавился анализ спермы. Мои сверстники ещё видели смутные сны о нежных текучих формах, утром тихонько засовывая простыни в стирку, а я стоял с пробиркой в руке рядом с хохочущими тридцатилетними ветеранами. У них были такие же пробирки, и что надо делать, мне объяснили просто и недвусмысленно.