Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий !

- Что? Что такое?, - спрашивала меня Одри, но у меня начилась истерика.

- Он,... он... тоже закусить хочет, - выдавил я наконец, вытирая слезы и подавив приступ смеха.

- Кто?!, - не поняла девушка.

- Столик!

Одри упала со стула.

Поднялась она уже в очень откровенном наряде - две полоски металлика отходили от бархотки на ее шее, проходили через соски ее крепких грудей и перетекали на поясе в разлетающиеся лоскутки, изображающие как бы юбку.

Ради такого случая я недрогнувшей рукой налил еще беленькой. И тут на меня накатил приступ откровения. Одри-таки добилась своего - хотя я оставался умеренно трезвым, водка, помимо мозжечка и вестибулярного аппарата, отключила еще и центр торможения речи (если таковой есть).

- Видишь ли, Одри, - проникновенно начал я, перейдя на "ты", - самое дьявольское изобретение человечества, после атомной бомбы, это - книга. Еще Иисус понимал, что нет пагубнее идеи, чем идея запечатленная на века. Скорее всего именно поэтому он ничего не писал, да наверное и не умел этого делать, а только проповедовал. Слово, идея всегда должны быть сказаны к месту и сразу же умереть. Ни одна истина не является верной на все времена и для всех народов. Ибо все в нашем мире меняется и то, что было хорошо для дня вчерашнего, ложно для дня нынешнего. А книга заставляет человека руководствоваться указаниями тысячелетней давности. К тому же книга очень приблизительно передает само содержание истины. Возьмем все тоже Евангелие не случайно его написали четыре человека. Каждый из них видел лишь одну грань произошедшего и никто не видел ВСЕ. Новый Завет могли бы написать и пятьдесят человек, но это только лишь приблизило бы нас к истине или наоборот - удалило от нее. Поэтому, когда человек начинает чувствовать, что ему есть, что сказать городу и миру, что он понял нечто важное, что у него есть блестящая идея, ему лучше не следует хвататься за перо и поверять свои мысли бумаге. Ему стоит обрядиться во власяницу, влезть на бочку и говорить, говорить, говорить. Иначе его идеи либо извратят, так как он, будь даже семи пядей во лбу, никогда не сможет передать всю полноту своего откровения, либо его идеи переживут века и, опять же, извратятся. И простота и ясность изложения тут не помогут. Что, скажите, проще - Христос сказал "не убий", а спустя всего десяток-два столетия зажглись костры инквизиции, а во всех войнах человечества можно найти религиозную подоплеку. И я не оригинален в этих мыслях. Многие писатели до меня приходили к такому же выводу и бросали писать, или кончали жизнь самоубийством, если сил бросить не было. А представляешь, Одри, сколько гениев мы не узнали только потому, что они, в своей гениальности прозорливо усмотрели опасность своего творческого дара. Они не повторили ошибки Стругова, который половину жизни писал потрясающие книги, а другую половину посвятил розыску и уничтожению всех своих изданий.

что он сошел с ума, кто-то восхищался его самокритичностью и неудовлетворенностью своими творениями. Были дураки, которые убеждали всех, что этот эксцентричный дядька просто создавал себе рекламу на века, в чем и преуспел. А он просто понял свою ошибку. Понял и ужаснулся.

Я поковырял остывший пирог.

- Вот поэтому, Одри, я больше ничего не пишу.

- Жаль, - сказала Одри, - Мне кажется, вы во многом не правы. Для меня книга - оригинальный способ поговорить сразу со многими интересными для меня людьми, побудить себя к размышлениям. Вы, как писатель, слишком большое могущество приписываете книгам. Вряд ли кто в реальной жизни придерживается книжных идей. Это как поваренная книга - рецепт вроде правильный, а получается совсем не вкусно.

- Вот именно.

Одри замолчала и, выудив из тарелки с маринованной олениной пропитанную Pinot Noire грушу, принялась ее поедать.

Глава четвертая. ЖЕЛТЫЙ ТИГР. Париж - Претория, октябрь 57-го

На прощание они мило расцеловались. Наконец Пэм отстала от него на ближайшие три часа и унеслась вверх по пустому экскалатору в свои апартаменты, в которых она жила, писала сценарии, обедала, вела свои прямые репортажи и изучала японский язык. В мир она не спускалась вот уже несколько лет, предпочитая вести все необходимые переговоры либо у себя в студии, либо по видеофону, напоминая этим Кириллу его агента Эпштейна. Транспорту она не доверяла свое бренно-ценное тело, а модных ныне Окон боялась панически. Неудивительно, что за годы затворничества Памела прекрасно изучила все Здание и не нуждалась ни в каких схемах и Поводырях.