Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

Я скривился. Потер рукой ушибленное плечо и продолжил путь.

Во втором доме мне никто не открыл. Дом выглядел пустынным, заброшенным, пыльным. Он весь зарос вьющимся сорняком, опутавшим стены и окна, как паук несчастное тело жертвы.

В третьем доме меня настигла удача. Не успел я дотянуться до звонка, как дверь распахнулась. Высокий костистый старик, напоминавший селедку, испуганно выглянул из дома и поманил меня к себе.

– Наконец-то вы прибыли. Я давно жду. Проходите. Проходите. Их тут много. Вам нельзя показываться им на глаза.

Старичок был напуган и суетлив. Он буквально впихнул меня в дом, закрыл дверь, плотно запер на два цифровых замка и цепочку. Расторопно подбежал к окну и, чуть отогнув занавеску, выглянул на улицу. Минуту он возвышался, как изваяние.

Только тут я заметил, что старик одет в затертую до дыр и попорченную молью дипломатическую форму. Лишь золотые, начищенные до блеска пуговицы с двуглавым орлом напоминали о былом величии. Если передо мной действительно стоял бывший дипломат, то когда-то он занимал незначительную должность, да и со сцены сошел лет тридцать – сорок назад. Форму такого фасона упразднили именно тогда.

«Сколько же лет старичку?» – подумалось мне.

И тут же подобрался ответ – за девяносто.

Хорошая композиция.

Старик обернулся ко мне, приложил палец к сухому, поеденному морщинами и трещинами рту, и помахал рукой в направлении комнаты, откуда пробивался тусклый свет в темный мрачный холл, заставленный массивными вещами.

В комнату старик вошел вслед за мной. Плотно закрыл дверь, запер ее на цифровой замок, накинул щеколду и подкрался к окну. Аккуратно приоткрыл занавеску и одним глазом выставился на улицу. Удовлетворившись увиденным, старик прошаркал к креслу, где спал неимоверно толстый и пушистый кот рыжего окраса с белыми полосами, точно в ореховый крем вложили сливочную прослойку. Старик выкинул кота с нагретого места и медленно, точно в покадровом воспроизведении, водрузился в кресло.

Я нерешительно осмотрелся по сторонам. Пыльный кабинет. Длинные и унылые книжные стеллажи, которые солнечный свет обнимал раз в два года, когда старик забывал задернуть штору. Груды вещей. Рубашки и брюки, раскиданные по стульям с высокими резными спинками. Они лежали и на диване поверх коробок с виниловыми пластинками. Один взгляд на верхнюю обложку. «Евгений Онегин» Чайковского. И некуда присесть. Эта комната существовала для вещей, но вовсе не для человека.

– Присаживайтесь, молодой человек! Присаживайтесь! – проскрипел старик, указывая на диван.

Я подвинул пластинки, переложил одежду и примостился на краешке.

– Извините, вы… – Я только открыл рот, как меня тут же перебили:

– Знаю. Знаю, молодой человек. Я давно вас ждал.

Старик зловеще улыбнулся. Я не видел его лица, но улыбка выглянула из сумрака, напоминая Чеширского кота.

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я многое знаю, молодой человек. – Старик наклонился ко мне, вынырнул из сумрака и зашептал: – Я многое знаю. Я давно здесь живу. И очень много знаю.

Я почувствовал, что попал. Старичок-то сумасшедший. Глаза сверкают, как у берсерка при виде крови, бьющей из брюха врага, но отступать поздно. Может, и выведаю что полезное.

– Я знаю, где находится подлинная могила Гомера. Да, мне ведома сия тайна. Только, молодой человек, никому не говорите об этом. За эту тайну многие положили свои жизни. – Старик заозирался по сторонам, вскочил, подкрался к двери, приложил ухо к поверхности и вслушался. Ничего не разобрав, он подкрался ко мне и учащенно зашептал: – Мне точно известно, что находится под нами. По-настоящему. Глубоко-глубоко. Там много пустоты.

– А вы знаете, что было утром сегодня? У ваших окон? – перебил я странного старика.

– Вы об этом? – удивился он. – Конечно, знаю. Я знаю все. Я видел, как выкидывали тело. Я напрягся, подвинулся поближе к старику.

– Кто? – выпалил я вопрос. – Кого вы видели?

– Людей. Много. Человек десять. На двух катерах. Они подошли на волне, заглушив двигатели. Потом всплеск… и удар о воду… – Старик как-то странно всплеснул руками.

Он вернулся в кресло, став похожим на каменное изваяние льва на Адмиралтейской набережной.

– И среди них я видел человека. Большого человека. Телевизион… – Договорить бывший дипломат не сумел.

Щелкнуло оконное стекло, разлетаясь на мелкие осколки. Вздрогнула штора, прошитая насквозь. Дернулась голова старика и бессильно упала на грудь. Кровь хлынула из дырки в черепе и изо рта. Он замолчал навсегда.