Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

– Сейчас вас отпустят. Вы можете отдохнуть, а завтра, думаю, вам придется прибыть на аудиенцию к его императорскому величеству. Признаться честно, император весьма заинтересовался вашей персоной. Хотел бы видеть вас. Побеседовать. Думаю, что дело не останется без награды. Можете рассчитывать не меньше чем на орден Александра Невского.

Я согласно кивнул. На разум и тело навалилось сонливое отупение, которое начинается каждый раз, когда что-то значительное и весомое в твоей судьбе остается позади. Свиномордый потерял ко мне интерес, достал какой-то лист бумаги и углубился в сочинительство.

Через минуту он протянул мне заполненный бланк.

– Это пропуск на выход. Прошу не покидать город. По крайней мере, до окончания предварительного следствия. Удачи вам, господин Туровский. И да хранит вас Господь.

Я взял бумажку, поднялся и покинул когда-то родное учреждение.

Кубинец встретил меня на пороге с таким выражением лица, будто я оторвал его от процесса экипировки в поход с целью вызволения меня из застенков. Судя по опустошенной банке с кофе и пепельнице, заполненной окурками, Гонза провел последние пять-шесть часов в изрядном нервном напряжении. Я даже мог себе это представить. Кубинец бороздит кухонные просторы, выпуская сигарный дым, точно трансатлантический лайнер. Лицо его горит бешеным огнем. Скулы сведены, как у бойцового пса, сошедшегося на ринге с невидимым противником. В его голове медленно вращаются мысли. Жернова мышления перемалывают проблему – стоит штурмовать Литейный сейчас или повременить пару часиков.

Увидев меня, Кубинец ткнул сигарой в дно пепельницы, матюгнулся и сообщил:

– До Ираклия все девушка какая-то дозвониться пыталась. Номер возле телефона в кабинете. А я пошел спать. Завтра похороны.

Гонза процедил какое-то ругательство сквозь зубы, разобрать мне его не удалось, и вышел из кухни. Я остался в одиночестве. Первоначальным порывом было броситься в кабинет, раскопать на столе номер Татьяны и позвонить, но я подавил в себе это желание. Сначала сварил себе крепкий ароматный кофе, который тут же и высосал, что называется, не отходя от плиты. Взбодрился. Сон, донимавший меня еще в камере, мгновенно испарился. Остались только бодрость духа и желание действовать, творить. В такие минуты замечательно начинать новое расследование, но ведь только что закончилось предыдущее, и браться за работу никакого желания не было. Мне бы пару недель побездельничать, поварить пиво, понаслаждаться спокойствием, тишиной, когда над тобой не свистят пули, а голова не раскалывается в бессилии над решением очередной проблемы. Да и стоило обдумать все, что приключилось со мной за последние недели.

Слишком много событий, значение которых от меня пока ускользало.

Я сварил себе еще кофейку и сел за обеденный стол. Творить, действовать – это, конечно, хорошо, но вот только, пожалуй, не на ниве детективной. Пора вернуться к родному мини-заводику, наварить пива впрок, запустить юбилейный сорт. Благо заказы на него у меня имелись. Даже от двух пивоваренных компаний. Неплохо быть популярным! Только вот я никак не мог понять, чего во мне больше: детективного начала или пивоваренного, да и кто популярнее – Туровский-детектив, или Туровский-пивовар?

Допив кофе, я поставил грязную кружку в мойку и выбрался в коридор. Тишина и спокойствие царили в доме. Точно я очутился в хижине монаха-отшельника, а не в особняке разгуляя-детектива-пивовара. Мои шаги гулко отдавались и даже пугали меня. Так непривычно слышать только самого себя. Даже грустно стало немного.

Я неспешно вошел в кабинет на первом этаже, приблизился к своему рабочему столу, упал в кресло и потянулся к телефону. Пара секунд поисков дали мне в руки клочок бумажки, на котором алели выписанные красным маркером цифры и имя: «Татьяна». Я мог бы и не искать этот номер, память мгновенно выдала его из своих недр. Но я все же полюбовался на него, прежде чем набрать.

Ответили сразу же:

– Алло.

Знакомый голос. Всколыхнулись чувства, как рваное лоскутное одеяло, но родное и спать под которым уютно и необычайно тепло хоть на стоградусном морозе на снегу.

– Добрый день, – стараясь придать голосу суровость, произнес я. – Вас беспокоит Даг Туровский. Друг и работодатель Ираклия Стеблина. Мы не могли бы встретиться?

Я замолчал. Ждал ее ответа, но ничего не слышал. Повисло тягостное молчание, в котором умирает все живое, земля высыхает и начинает покрываться трещинами. Но вот первые капли пролились, и зазвучал ее голос. Короткое слово, но как много в нем животворящей энергии.