Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

– Наверное, так и будет. Но раньше нам там делать нечего.

– А когда это время «Икс»? – поинтересовался Кубинец.

– Думаю, двадцать седьмого. День кульминации юбилейных празднований. Будет много высокопоставленных гостей и народу море. Взрыв дамбы принесет максимум разрушений. Двадцать седьмого.

Менять лицо, надо сказать, болезненное занятие. Никому не пожелаю такой адской пытки. Сначала твое лицо словно бы помещают в пчелиный улей и каждая вшивая пчела норовит оставить в твоей коже свое маленькое хрупкое жало. И когда вроде бы живого места на твоей физиономии не осталось, пчелы отступают. Слабое облегчение перед новым приступом мучений. Конечно, остается ужасный зуд, но что он в сравнении с разъяренным пчелиным роем – легкое неудобство. Правда, это лишь временное послабление. Затем наступает дикая боль. Она наваливается, затопляя мозг. Такое ощущение, что кто-то пытается стянуть с лица кожу заживо. Этакое скальпирование. Только скальпу придали более широкое значение. Открыть глаза невозможно, веки расплющивает непомерная тяжесть, как будто сверху навалили кучу железного лома. Кожа не желает расставаться с лицом. Ты готов закричать от боли, но ни одного звука не вырывается из гортани, словно туда залили расплавленный свинец.

Видит бог, превращаться в Туровского куда больнее, чем в какого-то чиновника из администрации города. Боль отступила. Старая кожа слезла с меня. И на свежие сочащиеся болью раны пролилась дарящая успокоение влага. Лицо омыли. Но экзекуция на этом не закончилась. Однако самая болезненная часть миновала. Я расслабился и, кажется, заснул. Невинные пощипывания успокоили меня.

Когда я проснулся, то обнаружил, что процедура закончилась. Кожа лица слегка горела. По сравнению с тем, что мне довелось испытать, это казалось блаженством. Я потянулся и раскрыл глаза.

Я лежал слегка прикрытый тоненькой простынкой, но в одежде на мобильном операционном столе. Стол находился в гостиной первого этажа. Я напрягся, сел на столе и свесил вниз ноги. Огляделся. И тут же столкнулся взглядом с Ваней Дубай, дремавшим на диване, укутавшись пледом. Рядом на полу валялась книга. «Вячеслав Король» – прочитал я на обложке фамилию автора.

Соскользнув на пол, я осторожно, стараясь не разбудить Дубай, направился вон из комнаты. В коридоре также никого не было. Судя по свету из окна, наступил вечер. А операцию начинали с утра. Целый день проваляться на операционном столе. Неудивительно, что так ломит все тело.

Я пробрался в сумраке на кухню, зажег свет и первым делом заглянул в зеркало. Приемлемо. Лицо мое, Дага Туровского. Только очень уж красное. А в целом портретное сходство. Я усмехнулся. И поднял трубку телефона. Затем минут десять искал в справочнике номер первого столичного телевизионного канала. Потом бросил это гиблое дело. В приемной канала меня в лучшем случае примут за тихого сумасшедшего. В худшем – за какого-нибудь маньяка, который сам и отправил на тот свет известного детектива-пивовара. Этакий Марк Чапман, в упор расстрелявший Джона Леннона, а затем во всеуслышание объявивший, что именно он и есть экс-битл Леннон. Я закрыл справочник, слегка отрезвленный. Если уж и действовать, то не так прямолинейно. Предпримем обходной маневр. Я набросал по памяти номер Льва Новоселова. Новоселов, мой старый школьный друг, работал на первом новостном канале «Время». Возглавлял информационный отдел «Столичные новости». Мы с ним вот уже года полтора как не виделись, но это не мешало нам поддерживать в душе теплые дружеские чувства друг к другу. Ведь не обязательно видеться чуть ли не каждый день с человеком, распивать пиво и обсасывать извечные мужские проблемы: женщин, спорт и политику. Можно общаться раз в два года, но чувствовать, что у тебя есть друг, который в нужный момент окажется рядом.

– Алло. – Недовольный хриплый голос, точно с перепоя. Но этот голос я узнал тут же. Лева. Новоселов. Друг закадычный.

– Льва Николаевича можно? – осторожно поинтересовался я.

Интересно, узнает он меня или нет.

Узнал. Изменился голос у друга. Стал настороженным, чуть звенящим, хоть и произнес он всего три слова:

– Я, Лев Николаевич.

– Лева, как давно не слышал тебя, – обрадованно произнес я.

– Даг? Ты, что ли? – удивленно, но радостно спросил Новоселов.

По голосу чувствуется, что он еще не верит в реальность происходящего. И просчитывает возможность телефонной связи с иным светом.