Андрей Дашков - Собиратель костей

Эта зараза подспудного разложения проникла и в «Такому». Во всяком случае, монахинь не отправляли на «гауптвахту» и никто не отстоял полунощницу. Мантры молитв не разгоняли мрака ночи, и может, потому инкубы и прочие демоны чувствовали себя вольготно, проникая в сны, тревожа не до конца успокоенное болото души. Если бы не это, откуда взяться крику одержимой?

Я выглянул в почти неразличимое окошко. Снаружи плыли грязноватые сумерки. Было сыро и зябко. Я был один – не слышал дыхания Габриэля и, самое главное, не ощущал его присутствия, не испытывал его особого взгляда в темноте, похожего на мучительно долгий комариный укус.

Я с отвращением надел остывший за ночь мундир, как если бы натягивал одежду мертвеца. Я одевался, не зажигая свечи. Хотелось выпить чего-нибудь крепкого или, на худой конец, просто горячего. И горького. Кофе. (Откуда мне знаком вкус кофе?)

Я вышел из трейлера и постоял, озираясь по сторонам. Казалось, день будет пасмурным, но нет – на западе ещё висела луна в своём поблекшем и расплывшемся гриме, и бледная заря, нелепая, как румянец на щеках мертвеца, пожирала крошево звёзд. Звуки странно блуждали в воздушных лабиринтах оцепенелой природы. Где-то рядом глухо стучали о землю капли воды. А у меня в ушах ещё звенело эхо того ужасного вопля.

Убийство в «Такоме»? Старая змея уверяла меня, что здесь давно не случалось даже незначительных преступлений. Похоже, страх посмертного воздаяния побеждал грехи (впрочем, разве страх – не грех?). Но аббатиса не учитывала присутствия Габриэля. Он мог потрясти убежище синих чулков, фальшивящих жизнью сучек и старых ханжей из чистого озорства. Однако – убийство? Это было бы слишком просто. И слишком мелодраматично…

Я не имел понятия, откуда донёсся крик, но отчего-то двинулся в сторону коттеджа аббатисы. Был тот редкий случай, когда интуиция меня не подвела. Оказалось, что проснулся не я один. Возле коттеджа я застал немую сцену и присоединился к полуодетым сёстрам.

Тут было на что посмотреть и от чего замереть в тягостном молчании. Увиденное внушало какой-то исподволь подкрадывающийся трепет, хоть и отдавало фарсом.

Но прежде я заметил саму аббатису. Та лежала на посыпанной песком дорожке, которая вела к туалету. Очевидно, она грохнулась в обморок, не добравшись до цели, и сейчас была бледнее утреннего тумана. Под нею растеклась тёмная лужа мочи. Не сомневаюсь, что именно старуха издала тот великолепный, продирающий до костей вопль. Что же так поразило её?

В садике, разбитом справа от коттеджа, за невысокой оградой, можно было различить неподвижные фигуры. В них я без труда узнал обитателей ближайшего «кладбища», на котором недавно побывал вместе с Габриэлем. Все выглядело так, словно кому-то удалось вырвать из цепкой старушечьей памяти и воплотить застывшую картинку её детства. Приятный ностальгический сон-воспоминание внезапно обернулся кошмарной явью, когда некто приказал: «Замри!»

К горизонтальной ветке огромной, старой и уже бесплодной яблони были привязаны детские качели – белое, изящное и хрупкое на вид кресло, подвешенное на витых шнурах. В нем сидела Чёрная Вдова, одетая в девичье платьице с рюшами и кружевами. Догадываюсь, что напялить его на тощую старуху было не так уж трудно, только оно оказалось коротким до непристойности. Дряблые ляжки, чёрная щель…

Другие фигуры явно напоминали аллегорические, правда, аллегорию я улавливал не вполне. Одна, в мужском свадебном костюме старого покроя, склонилась в угодливом поклоне и держала поднос, на котором лежали чёрная собачья голова, золотой медальон в форме сердечка и отрезанный детский пальчик.

Третью фигуру я узнал сразу – Госпожа Анархия с волчьим оскалом на лице, с багровыми от крови руками, одетая в чёрный балахон и кожаные сапоги. Довольно популярный персонаж у меня на родине, да и повсюду после Великой Смуты. Как ни парадоксально, я видел множество памятников, похожих на этот, представлявший собой декорированного мертвеца…

Тем временем аббатиса начала приходить в себя. Она потрясла головой, как собака, её взгляд приобрёл осмысленность. Она обвела глазами сестёр, косо посмотрела на фигуры в своём садике и содрогнулась, потом заметила меня. Через секунду мне стало ясно, что она смотрит мимо. Я медленно обернулся.

Примерно в двадцати шагах от нас, на аллее, образованной трейлерами, стояла карета. Кучер смахивал на сбежавшего пациента жёлтого дома. Звериные глаза полыхали диким оранжевым огнём на его измождённом лице, рот был перекошён… Шторки с гербами раздвинулись; в окошке показался профиль Прекрасной Дамы. Это напомнило мне кое-что из моего прошлого. Сердце заныло…