Ольга Елисеева - Сокол на запястье

Она говорила достаточно откровенно, чтоб сбить его с толку. Одержимый жаждой власти, Ганеш и в других подозревал эту страсть. Правда, ему хотелось бы, чтоб эта чернокосая гордячка пришла к нему не только за властью. Он все еще помнил, как у него сами собой каменели мышцы живота при одном взгляде на маленькую сучку. Теперь-то и подавно!

-- Сегодня ночью я приду к тебе. - мужчина отер слезящиеся от соломенной пыли глаза. Он хотел отвернуться, но Радка остановила его за руку. - Что еще? - лицо Ганеша недовольно скривилось.

-- В Горгиппии я стала жрицей Трехликой. - слегка запинаясь, проговорила она. - Я не могу расстаться со своим девством без надлежащих жертв. - Радка изо всех сил показывала, как смущена. - Дай мне ягненка, я должна принести его Кобыльей матери, чтоб ее гнев не коснулся ни нас с тобой, ни всего рода.

Хитрая девочка! Она не сказала: отпусти меня к холму принести жертву -- это разумелось само собой, ведь в деревне не было святилища - а сразу заговорила об имуществе, переводя раздражение Ганеша со своего отъезда на потерю скота.

Мужчина колебался. Какая еще жертва? Каждый ягненок когда-нибудь станет бараном и даст в четверо против своего сегодняшнего веса. Но, с другой стороны, Трехликая Мать и так сердита на них из-за кентавров. Может, и стоит ее задобрить? Одной мелкой скотиной за оба проступка? В этом была выгода. Но был и подвох.

Ганеш не хотел отпускать Радку одну. Все люди сейчас заняты. Перед зимой работы много. Но до самого холма тянутся поля, где тореты все еще вскапывают и рыхлят землю, чтоб она не ушла под снег твердыми комьями, а по весне с ней легче было бы возиться. Так или иначе Радка все время будет на виду. Куда она денется?

-- Ладно, -- бросил он, наконец, -- Возьмешь в овчарне белолобого со слабыми ножками. Он все равно до весны не дотянет.

Радка кивнула.

-- Да, и оставь оружие. - его голос был крайне недовольным.

-- А лошадь? - робко спросила она.

-- Лошади в конюшне. - Ганеш махнул рукой и отвернулся.

Девушка почувствовала, что у нее слабеют ноги. Кажется, первый кон она выиграла. А дальше, как кости лягут.

* * *

У конюшни Радка поколебалась несколько минут. Она страшно боялась встретиться с пленным кентавром лицом к лицу. Но выхода не было.

Створки жалобно заскрипели, и в узкую полоску света просунулась всклокоченная голова. Перед входом девушка зачем-то стянула свой островерхий колпак, который нахлобучила дорогой. Она вообще переоделась во все свое - для верховой езды - чем вызвала лишние подозрения Ганеша.

Почти все стойла оказались пусты. Только в самом последнем кто-то шевелился и недовольно всхрапывал. Радка кралась по конюшне, плохо различая предметы в полусумраке. Если там этот, она потихоньку выберется назад. Всадница лучше бы сквозь землю провалилась, чем оказалась рядом с кентавром. Ей было так стыдно за своих соплеменников!

Она только посмотрит и уйдет. Может, там и обыкновенная лошадь? Вон ноги-то... Хотя у них у всех ноги... Мысли Радки оборвались, а сердце застучало, как овечий хвост. Выглянув из-за края деревянной поилки, она нос к носу столкнулась с человеком-конем, уже давно не без любопытства наблюдавшим за ее странными действиями.

"Чумовая девка! Лошадь что ли решила украсть?"

Они смотрели друг на друга глаза в глаза, и страх, написанный на лице гостьи, удивил Хиронида. "Чего меня-то бояться!"

-- А других лошадей нет? - сглотнув, спросила Радка, и тут же поняла, какую бестактность сморозила.

-- Все на работах. - спокойно ответил человек-конь. У него был не злой голос и не злой взгляд. Кажется, он не собирался сейчас же напасть на Радку и закусать ее до смерти за то, что тореты сделали с ним самим.

-- Мне надо... -- девушка попятилась.

-- Куда ехать-то? - спросил Хиронид.

-- К Кобыльему Холму. - Радка сама не понимала, почему не бежит из конюшни.

-- Я отвезу. - бросил кентавр. - Вон седла. - он указал рукой в угол, где кучей лежала сбруя, но Радка только еще больше отшатнулась.

-- Без седла можно? - пролепетала она.

Хиронид пожал плечами. Без седла, так без седла, у всех свои причуды.

-- Узду возьми.

Она замотала головой.

Хиронид хмыкнул, сам снял с гвоздя уздечку и небрежно набросил себе на голову. Затягивать не стал.

-- Люди смотрят. - пояснил он. - Пусть болтается.

Они вышли из конюшни, и Радка, встав слева от него, согнула ногу, а человек-конь, наклонившись, подхватил ее под колено и, забросил себе на спину. Хиронид удивился, как привычно у обоих получилось это движение. Девушка явно ездила раньше с кентаврами (у них говорили "с", а не "на"). Потому не могла позволить себе ни седла, ни уздечки. Сидела осторожно, даже особенно не сдавливала бока. Знала, что не уронят.