Грег Иган - Карантин

Белла, как всегда, отвечает после четвертого гудка. Ее лицо парит где-то в метре от меня, удивительно живое на фоне серой реальности, как будто выхваченное из тьмы лучом волшебной лампы. С холодной улыбкой она говорит:

– Рада тебя видеть, Эндрю. Чем могу быть полезна?

Эндрю – это имя, которое я использую для одной из масок «Шифроклерка». Ее собственный синтезированный облик тоже может быть не чем иным, как маской, повторяющей слова и интонации моего реального собеседника. Вполне возможно также, что собеседник вообще не человек, а машина – скажем, чересчур изысканный автоответчик или компьютерная система, практически самостоятельно занимающаяся хакерством. Мне совершенно безразлично, кто или что в действительности Белла; главное, что она/он/оно/они умеют отыскивать нужную мне информацию.

– Институт Хильгеманна, Пертское отделение. Истории болезни всех пациентов и личные дела сотрудников.

– Начиная с какого времени?

– Ну... за последние тридцать лет, если они еще не в архиве. В архив залезать не надо, это слишком дорого для меня.

Она кивает:

– Две тысячи долларов.

Я знаю, что торговаться бесполезно:

– Отлично.

– Перезвони через четыре часа. Твой пароль – «Парадигма».

Пока комната вновь обретает свои нормальные краски, я вдруг осознаю, что две тысячи долларов – это очень много для Марты Эндрюс, не говоря уж о пятнадцати тысячах полученного мной аванса. Разумеется, если ее адвокаты уверены в крупном гонораре, составляющем большой процент от суммы иска, пятнадцать тысяч для них пустяки, а их желание остаться анонимными заказчиками вполне невинно, ведь и я использую маску и псевдоним, имея дело с Беллой – когда твои партнеры нарушают закон, есть смысл подстраховаться против обвинений в преступном сговоре.

Поговорить с Мартой? Не вижу, чем это может огорчить ее адвокатов, а если она сама наняла меня (ведь нельзя исключать, что ее финансы таят в себе неведомые глубины) – что ж, значит, она сознательно предпочла анонимность возможности запретить мне общаться с ней.

В сущности, у меня нет выбора. Я должен действовать так, будто мне безразлично, кто мой клиент. Хотя на самом деле именно это меня больше всего интересует – во всяком случае, пока.

Марта очень похожа на свою сестру, только чуть полнее ее и куда беспокойнее. По телефону она спросила:

– На кого вы работаете? На Институт?

Когда я ответил, что не имею права раскрывать имя моего клиента, она, по-моему, поняла это как утвердительный ответ. Вообще-то трудно себе представить, чтобы «МП», которой принадлежит здоровенный пакет акций в «Пинкертоне», стала нанимать независимого одиночку. Сейчас, сидя лицом к лицу с ней, я почти уверен, что она говорила искренне.

– Честное слово, я ничем не могу вам помочь. Ведь это они за нее отвечали, а не я. Просто не представляю, как они могли допустить такое.

– Вы правы. Но давайте на минуту забудем об их промахе и подумаем – зачем кому-нибудь могло понадобиться похищать Лауру?

Она качает головой:

– Да кому она нужна?

Кухня, где мы сидим, крошечная и идеально чистая. В соседней комнате ребятишки Марты играют в суперхит летнего сезона – «Дзенские демоны Тибета (под ЛСД) против гаитянских богов Ву-Ду (под кокаином)». Они играют не в мыслях, как богатые дети, – она морщится, услышав театральный, леденящий душу вопль, за которым следует громкий взрыв, какое-то хлюпанье, а затем одобрительные – на этот раз реальные – возгласы.

– Я уже говорила – я знаю об этом не больше других. А может, никакого похищения не было? Может быть, в Хильгеманне ей причинили какой-нибудь вред санитары, или же врачи испытали на ней новое лекарство, да неудачно – и решили замести следы? Это всего лишь мои догадки, но вам, наверное, стоит иметь в виду и такую возможность. Если, конечно, вы действительно хотите узнать всю правду.

– Лаура была вам близким человеком?

Она хмурится:

– Близким человеком? Вы что, ничего о ней не знаете?

– Ну, скажем, были ли вы к ней привязаны? Часто ее навещали?

– Нет. Ни разу. Навещать ее было бессмысленно: она не понимала, что ее навещают. Даже не замечала этого.

– А ваши родители так же к этому относились? Она пожимает плечами:

– Моя мать раньше ездила к ней, примерно раз в месяц. Она понимала, что Лауре это безразлично – просто считала, что так надо. Знала, что если не поедет к Лауре, то будет чувствовать себя виноватой. А когда появились моды, которые избавили бы ее от этого чувства, она уже слишком привыкла и не хотела ничего менять. А у меня таких проблем не было. Ведь я же понимаю, что Лаура – не личность, и притворяться, что это не так, было бы лицемерием.