Кейт Лаумер - Машина времени шутит

— Я гадаю, — сказал Байярд, — что он чувствовал в эти последние секунды?

— Ничего. Совсем ничего. В одно тихое мгновение переутверждения континуум сомкнулся, затягивая разрез. Уравнение вероятности удовлетворено. — Рихтгофен остановился на миг. — Почему? Вы видели там что-нибудь?

— Ничего, — ответил Байярд. — Просто туман, густой, как бетон, и тихий, как смерть.

— Он был смелым человеком, Байярд, и исполнил предназначенное.

Байярд кивнул и нахмурился.

— У вас еще что-то?

— Мы всегда держались мнения, что история неизменна, — произнес Байярд. — Возможно, я просто ввожу себя в заблуждение. Но я, кажется, помню историю об убийстве королем Ричардом барона Раннимеда. Я проверил источники, чтобы убедиться, и оказался неправ, конечно.

Рихтгофен задумчиво посмотрел на него.

— Идея в обычном чувстве знакомого… но оно иллюзорно, конечно, — бормотал он. — Этот король Джон встретил баронов — и подписал их Великую Хартию.

— Где я подхватил идею, что Джон был назначен Ричардом в 1201 году?

Рихтгофен хотел кивнуть, но передумал.

— Минуту — но нет, сейчас я вспомнил, к тому времени Ричарда больше не было в живых. Он был убит стрелой арбалета в мелкой стычке у Шалуза в 1199 году. — Он, казалось, задумался. — Забавно… ему вовсе не было нужды принимать участие в этой встрече — и после того, как он был ранен, отказался от всякой медицинской помощи. Как будто он искал смерть в бою.

— Все это так ясно помню, — сказал Байярд. — Как он жил в свои поздние, спелые годы — переспелые, — потерял свою корону и умирал в бесчестии. Я клянусь, что читал это ребенком. Но ничего из этого нет в книгах. Этого никогда не происходило. Если это было, то миры, которые мы знаем, никогда не существовали. И все-таки это странно.

— Каждый феномен в пространстве-времени вероятностного континуума странен, Байярд, — один не больше, чем другой.

— Я полагаю, это был просто сон, — сказал Байярд. — Ожившая мечта.

— Сама жизнь есть мечта, говорят. — Рихтгофен сел прямо, внезапно став резким. — Но это мечта, в которой есть мы, Байярд. И у нас есть дело, ожидающее нас.

Байярд улыбнулся в ответ.

— Вы правы, — сказал он. — Для человека достаточно одной мечты.

Глубоко в недрах планеты крепкие, как стальная проволока, корни прощупывали стеклянный песок, глиняные слои и пласты рыхлого солнца, отыскивая и впитывая редкие элементы, поглощая кальций, железо, азот.

Еще глубже другая система корней намертво впилась в материковую породу; чувствительные клетки регистрировали микроколебания планетной коры, приливные волны, вес выпавшего снега, шаги диких зверей, что охотились в двухкилометровой тени гигантского янда.

Далеко на поверхности необъятный ствол, окруженный мощными контрфорсами, массивный, как скала, возносился на восемьсот метров, простирая ввысь огромные ветви.

Дерево смутно осознавало прикосновение воздуха и света к своим бесчисленным листьям, щекочущее движение молекул воды, кислорода, углекислоты. Оно автоматически отзывалось на легкие порывы ветра, поворачивая гибкие черешки так, чтобы каждый лист оставался под нужным углом к лучам, пронизывающим толщу кроны.

Долгий день шел к концу. Воздушные течения свивали свои причудливые узоры вокруг янда, солнечное излучение менялось по мере движения паров в субстратосфере: питательные молекулы плыли по капиллярам; камни чуть поскрипывали в подземном мраке. Дерево, необъятное и несокрушимое, как гора, дремало в привычном полусознании.

Солнце клонилось к закату. Его свет, пронизывая все более плотные слои атмосферы, приобретал зловещий желтый оттенок. Мускулистые побеги поворачивались, следуя за потоком энергии. Дерево сонно сжимало почки, пряча их от близящегося холода, приноравливая теплообмен и испарение с листьев под ночной уровень излучения. Ему снилось далекое прошлое, свободные странствия в животной фазе. Давным-давно инстинкт привел его на эту скалу, но оно хорошо помнило рощу своего детства, древопатриарха, споровых братьев.

Стемнело. Поднялся ветер. Сильный вихрь налетел на громаду янда, и мощные ветви заскрипели, сопротивляясь, а листья, обожженные холодом, плотно прижались к гладкой коре.