Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Дорога доблести

Там было темно, но она достала большую свечу, зажгла ее и прилепила посреди палатки. При ее свете она начертила на земле пять кругов — сначала большой, а перед ним второй поменьше. Затем два по сторонам первого и самого большого. В них легко мог поместиться человек, и она велела нам встать там. Последним она начертила круг в стороне и не больше фута в поперечнике.

Я никогда не обращал особого внимания на процедуры чародеев — к ним я отношусь так же, как Томас Эдисон, по его словам, относился к математикам: когда ему требовался математик, он его нанимал. Но миссис Дженнингс была совсем другой. Как мне хотелось понять, что именно она делает и для чего!

Я видел, что на земле, расчерченной кругами, она нарисовала много всяких кабалистических знаков. Различные фигуры, а также письмена, которые я счел древнееврейскими, но Джедсон говорит, что я ошибся. Особенно мне запомнился длинный вытянутый зигзаг с петлей внутри, вплетенный в мальтийский крест. По обеим сторонам креста она прилепила еще две свечи и зажгла их.

Потом вогнала кинжал (Джедсон сказал, что это артам), которым выцарапывала фигуры, прямо в верхнюю точку большого круга, и с такой силой, что он еще долго дрожал. И вообще продолжал вибрировать до самого конца.

В центре большого круга она поставила складной стульчик, села, вытащила какую-то книжечку и начала читать еле слышным шепотом. Слов я не разбирал, и, видимо, мне слышать их было не положено. Так продолжалось некоторое время. Я покосился по сторонам и обнаружил, что один из маленьких кругов тоже занят — в нем устроился Серафим, ее кот. А мы ведь заперли его у нее в доме. Он хранил величавое спокойствие и следил за происходящим с несуетным интересом.

Вскоре она закрыла книжицу и кинула щепотку порошка в пламя самой большой свечи. Порошок ярко вспыхнул и выбросил облако дыма. Точно не знаю, что произошло потом, так как от дыма у меня защипало глаза и я отчаянно заморгал, да и вообще Джедсон утверждает, что я понятия не имею, для чего нужно окуривание. Но я предпочитаю полагаться на свое зрение. Либо клуб дыма сгустился в плотное тело, либо замаскировал его появление через вход.

Во всяком случае в кругу прямо против миссис Дженнингс стоял могучий мужчина очень маленького роста — не более четырех футов, если не менее. Плечи у него были шире моих на несколько дюймов, а руки выше локтя поспорили бы с моими ногами выше колен и бугрились узловатыми мышцами. Одет он был в набедренную повязку, ременные сандалии и шапочку вроде капюшона. Его кожа была вовсе лишена волос и выглядела грубой и землистой. Все в нем было до невыносимости однообразным, кроме глаз, горевших зеленым огнем ярости.

— Ну-ну! — строго произнесла миссис Дженнингс, — долго же ты сюда добирался! Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Он ответил сердито, как мальчишка, которого поймали на шалости, а он и не собирается просить прощения. Говорил он на языке, полном скрежещущих и шипящих звуков. Она слушала с минуту, а потом перебила его:

— Мне все равно, кто тебе велел! Ты отвечаешь передо мной! И я требую, чтобы все было исправлено. И в один момент!

Он огрызнулся, и она перешла на его язык, так что я перестал понимать. Но было ясно, что речь идет обо мне, — он злобно на меня косился, а под конец не сдержался и плюнул в мою сторону.

Миссис Дженнингс протянула руку и хлопнула его ладонью по губам. Он взглянул на нее, словно был готов тут же покончить с ней, и что-то буркнул.

— Ну и что? — сказала она, ухватила его за шею и перекинула через свое колено физиономией вниз. Потом сдернула с ноги туфлю и хорошенько его отшлепала. Он стал вопить, но вскоре умолк и только дергался при каждом ударе.

Закончив, она встала, так что он свалился на землю, но тут же вскочил и юркнул назад в свой круг, потирая ушибленные места. Глаза миссис Дженнингс метали молнии, голос стал грозным — она уже совсем не казалась дряхлой и слабой.

— Вы, гномы, начали много себе позволять, — отчитывала она его, — В жизни такого не слышала! Прекрати немедленно, не то я приглашу твой народец посмотреть, какую трепку я тебе задам. Зови своих на подмогу, пригласи своего братца и братца твоего братца. Во имя великого Тетраграмматона [6] Тетраграмматон — четырехбуквенное Непроизносимое Имя Господ, считающееся собственным именем Бога. Некогда употреблялось вслух, но потом стало заменяться другими — косвенное обращение к Господу. Запрет на произнесение вслух имени Яхве принято объяснять почтением к имени Бога. Первоначально происходит от корня «быть». отправляйся на положенное тебе место.