Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Свободное владение Фарнхэма

— Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении, — из-за этого-то я и плакала.

— М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку, — он указал большим пальцем через плечо. — Счетчик вон там, за бутылями. Сходите посмотрите.

Барбара отправилась к счетчику и некоторое время оставалась возле него. Вернувшись, она молча села.

— Ну, как? — спросил он.

— Можно я выпью еще немного?

— Конечно! — он налил ей виски и разбавил его.

Она глотнула и тихо сказала.

— Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты, — она нахмурилась. — Конечно, эта предельная цифра из перестраховки занижена. Если я правильно помню, тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.

— Излучение скоро начнет спадать. Поэтому меня больше беспокоит жара, — он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. — Сейчас работает батарейный поглотитель. Не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.

— Резонно.

— Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажите немного о себе?

— Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь, вернее, училась в колледже, после неудачного замужества. Брат — военный летчик, так что, может быть, он уцелел. А родители мои живут в Акапулько — возможно, и они живы. Домашних животных, слава богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью, и ничего не боюсь. Только как-то тоскливо… — она тяжело вздохнула. — Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то что в нем я была несчастлива.

— Не плачьте.

— Я не плачу. Это не слезы. Это пот.

— О да. Конечно.

— В самом деле, просто невыносимо жарко, — она вдруг завела руку за спину. — Вы не против, если я сниму эту штуку, как Карен? Он буквально душит меня.

— Пожалуйста, дитя мое, если вам так будет легче, снимите. Я на своем веку насмотрелся на женщин, не говоря уже о Грейс. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня, — он встал, подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и еще больше отвернул вентиль на баллоне.

Вернувшись на свое место, Фарнхэм заметил:

— В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что кислород придется использовать для охлаждения, — он, казалось, совсем не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя как ей удобнее. — Наоборот, я беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо опасности для обитателей убежища, что вполне возможно, хотя и трудно.

— Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?

— Я-то? Боже, конечно, нет! Единственное, что я закончил, — это школу. А то немногое, что я знаю, я почерпнул за свою долгую жизнь. Кое-что во время службы на флоте, кое-что на заводе, кое-что из книг. Потом я некоторое время работал в одной строительной конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком, — он улыбнулся. — Нет, Барбара, я просто нахватался всего понемногу. Ненасытное любопытство слоненка. Вроде нашего «Если не ошибаюсь, доктора Ливингстона».

— А почему у вашего кота такая странная кличка?

— Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он большой исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?

— Даже не знаю. Но доктор Ливингстон — просто прелесть.

— Это верно. Мне вообще нравятся кошки. Ими нельзя владеть. Они — свободные граждане. Собаки, например, дружелюбны, веселы и верны. Но они — рабы. Это не их вина, их выводили по этому признаку. Рабство всегда вызывает во мне тошнотворное чувство, даже если это раболепие животных.

Он нахмурился.

— Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть, это даже хорошо для нас. Я имею в ввиду не нас шестерых. Я говорю о нашей стране.

— То есть как это? — искренне удивилась она.

— Ну… конечно, тяжело рассуждать на такую сложную и пространную тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, на протяжении многих лет я обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд, наша нация стала превращаться в стадо рабов — а ведь я верю в свободу. Может быть, война все изменит… Возможно, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, чем для умных и талантливых.