Ларри Нивен - Проект «Барсум»

— «Горячая информационная среда», — вставил Гриффин, с трудом вспоминая давние студенческие лекции. — А телевидение двадцатого века называли «холодной средой», потому что все образы были меньше самого зрителя.

— Да, — кивнул Хармони. — Когда в «Коулз Индастриз» ввели интерактивную голографию, «горячая среда» превратилась в сверхновую и стала называться «искажением реальности», а газеты окрестили ее «Синдромом Парка Грез». Раздражительность, нервное истощение, нарушение памяти и прочие «веселые» штучки. Техники Парка даже умудрялись оживлять образы так, что они выглядели естественнее, чем в жизни. Тогда мы испугались, что покалечим людей. К нашему ужасу, даже подчеркнуто надуманные аттракционы, где мы, например, пародировали старый Диснейленд, были столь реалистичны, что многие падали в обморок и даже погибали от сердечного приступа.

— Очевидно, это не могло пройти бесследно, — заметил Алекс.

— Конечно. В результате акции «Коулз Индастриз» стремительно поползли вниз. Когда акции дешевеют, всегда находится кто-то, кто начинает их по дешевке скупать. Сейчас во главе «Коулза» стоит целая корпорация удачливых дельцов во главе с…

— Странно все-таки, что все произошло внезапно и одновременно, — Алекса начинала интересовать затронутая Хармони тема. — Кто же сейчас фактически владеет контрольным пакетом акций?

Помощник директора усмехнулся.

— Наш саудовский знакомец.

— Фекеш?! — удивлению Алекса не было предела. — Карим Фекеш?!

— Он самый. Разбогатевший и имеющий солидную поддержку от тех радикалов, которые сорок лет назад хотели взорвать космический челнок, Фекеш построил одну из крупнейших империй двадцать первого века. Он процветает на нестабильности людей, организаций и даже целых стран, и никто ему не указ: ни ОПЕК, ни аллах, ни черт в ступе. Ладно, — Хармони внимательно всматривался в лицо собеседника, пытаясь определить, какое впечатление производят его слова. — Когда мы узнали, с кем имеем дело и что поставлено на кон, мы стали осторожны и предусмотрительны. Но случилось то, чего мы всегда боялись. Это было в первом варианте «Ядерной зимы». Да, кстати игра, которая сейчас идет на игровом поле «В», — совершенно другая. Так вот… там стреляли из настоящего оружия в настоящих людей.

— Не может быть… С последствиями?

— Две жертвы. Один был серьезно ранен, но выжил. Другого же разорвало на куски.

Алекс залпом осушил свой стакан и оглянулся в сторону бара. Сейчас он не отказался бы еще от одной порции виски.

— Мы эвакуировали всех игроков и опечатали зону. Игра окончилась. Женщина, которая нажала на курок, получила сильнейшее нервное потрясение. Все страховые и прочие расчеты мы произвели с ее отцом, — Хармони потер большой палец об указательный, изображая деньги. — Ее папаша оказался твердым орешком. Он вытянул из нас все, что только мог. Я хотел предложить женщине другую игру, но врачи не разрешили. Знаете, Алекс, — Хармони встал и эффектно всплеснул руками, — я повидал сотни игроков, но лица этой женщины мне не забыть никогда. Мы погубили ее.

Хармони замолчал, и Алекс решил, что помощник директора уже закончил свой рассказ. Однако через несколько минут Хармони заговорил вновь:

— Мы так и не смогли выяснить, как в игру попало это проклятое ружье.

— Но это подстроили здесь, в Парке, не так ли? — Алекс посмотрел в глаза собеседнику.

Хармони кивнул:

— Наверняка. Кто-то прекрасно знал, как пролезть в щели.

— Страшно в это поверить, — покачал головой Алекс.

— Но это так. После этого случая мы провели чистку Отдела Безопасности. Для большей уверенности просмотрели досье на всех сотрудников, но не нашли ни одного компрометирующего материала, ни одной зацепки. Однако со стороны такого сделать тоже не могли.

Хармони подошел к камину.

— Все восемь лет я думаю об этом случае. Та история всплывает в моей памяти всякий раз, когда я встречаюсь с теми, кто работал в сорок шестом году. Я думаю об этом даже тогда, когда в какой-нибудь газетенке наталкиваюсь на статью о Парке. Почему, по-вашему, я организовал ваш приезд с Севера в сорок девятом? Почему, по-вашему, я повременил с назначением многих достойных людей, отклонил кандидатуру такого прекрасного человека, как Марти Боббек, и протолкнул вас? Почему?

— Не знаю, — искренне признался Алекс.

— Да потому что не знал, кому верить. Что я должен был чувствовать, сидя с ними здесь, за этим столом, работая с ними, с их детьми? Эти дети повырастали на моих глазах. Я знаю, что большинство из них любят то, что мы создали. Они гордятся, что их родители приложили руки к тому, о чем так мечтал много лет назад Артур Коулз. И вот… Один из их родителей — убийца, один из наших замечательных психиатров, один из обслуживающего персонала… Кто из них так опустился? Что дали ему «на лапу» такого, чего у него не было? Но кто-то осмелился взять, а кто-то этого мерзавца подкупил. Кто смог дать ему то, чего не могли дать мы? Так вот… Все эти годы, Алекс, я вглядываюсь в лица и пытаюсь узнать, кто же этот человек.