Олег Верещагин - Новое место жительства

…Когда мы выезжали — нас пришёл проводить только один из псов, да и тот зевал, как сумасшедший — ещё лежал плотный туман. Мостик через речку казался стоящим на плотном белом сугробе. Юрка дремал в седле, и я спросил:

— Ты что, не спал, что ли?

— Глаза режет, — кисло ответил он. — Не люблю ноуты… Спал я, спал, не выспался просто… Смотри, какие!

Я сперва не понял, о чём или о ком он говорит. Но потом увидел, как впереди — там, где между незнакомых мне деревьев с пурпурного глубокого цвета трещиноватой корой и похожими на взрыв ветвями, густо усеянными почти круглыми листьями, ярко–зелёными сверху и почти черными снизу, туман уже рассеялся — на дорогу вышел коричнево–рыжий зверь, похожий на лося, но с более благородной головой и трёхострыми пиками рогов. Зверь остановился, повернув голову в нашу сторону, а за ним через дорогу проскочили три других, поменьше и без рогов. После этого он сам потряс головой — и бесшумно сгинул в кустах.

— Коронные олени, — сказал Юрка, понукая коня. — Короли леса, можно сказать. Зимой их даже волчьи стаи не трогают.

— У нас таких нет, кажется, — проезжая мимо того места, где звери ушли в зелень, я вгляделся.

— Нету, местные… Вот тоже местное! — Юрка привстал в стременах, ловко сорвал у основания одной из ветвей плотно сжатую большую пястку из пяти продолговатых коричневых орехов, каждый — примерно с мандарин. — Держи, — он отломил две дольки мне, одну кинул через плечо в кусты. — Скорлупу раскусывай, она мягкая… И ешь, что внутри. Вкусно?

— Угу, — желтоватая тугая мякоть напоминала вкусом грушу. — Это что?

— Грушёвник Назаровой… В честь нашей Ольки, она первая его раскушала… Как раз сейчас созревает… Сорвать ещё?

— Я и сам могу, — я точно так же сдёрнул орехи (их снова было пять) и так же поделил.

— Много не рви, а то клизму придётся вкатывать, — предупредил Юрка. — Орехов десять можно съесть, а больше — чревато… Проверено опытом.

— Олькиным? — хихикнул я. Юрка тоже усмехнулся:

— И её… А вообще малыши часто нарываются. Сколько ни тверди… — он ожесточённо потряс головой: — Слушай, давай‑ка галопом поскачем, я хоть проснусь до конца!

И мы поскакали — с места в карьер…

…Можно сколько угодно ездить верхом по ипподрому, участвовать в скачках и так далее. Но совсем иное дело — мчаться по лесной дороге верхом и знать, что не будет никаких сигналов, ограничений, команд. Мы неслись колено в колено — ширина дороги позволяла — почти не понукая коней; расскакался даже мой мерин.

Лес кончился. Мы вихрем пронеслись между двух полей — с каким‑то хлебом и вроде бы картофельного, если я правильно различил — обогнали две телеги, с одной из которых нам вслед восхищённо свистнули, промчались большим садом, где зеленели молоденькие, ещё невысокие яблоньки и росли кусты малины. Потом пролетели околицей ещё одного посёлочка, оставив далеко за бортом двух метнувшихся было вслед собак, перемахнули мостик через мелкий ручей, на берегу которого две девчонки удили рыбу — и опять влетели в лес, нагнав и перегнав группу из трёх велосипедистов, которые буксировали лёгкие тележки с каким‑то грузом. И только когда дорога прошла между двух поднимавшихся в лесу холмов — Юрка первым осадил коня и, похлопав его по шее, позволил перейти на шаг.

— Проснулся? — кивнул я ему, тоже осаживая своего и поджидая кузена. Он кивнул с улыбкой:

— Отлично поскакали… Вот только я теперь опять есть хочу. А, ничего, пообедаем у Маришки.

— Это кто и где? — осведомился я, глядя, как прямо над дорогой, над деревьями, кружит огромный орёл.

— А увидишь. Скоро уже…

…По правде сказать, при словах «у Маришки» мне представилось что‑то вроде разбойничьего или по крайней мере наёмничьего кабачка из какого‑нибудь кино. Поэтому я был очень удивлён, когда мы после долгого пути через теперь уже совершенно точно картофельные поля (кое–где встречались люди, вроде бы занятые прополкой… или не знаю, чем там) оказались на косогоре. Как видно, эти места никто не раскорчёвывал — я не мог себе представить, как можно было бы такое сделать без серьёзной техники за три неполных года — а просто распахали кусок вклинившейся в лес степи. Слева и справа от нас на гребне вращались лопасти выстроенных в ряд шести больших деревянных ветряков, от которых шли кабели. Внизу косогора как раз опять начинался лес, но там же протекала речка, стоял большой навес — как колхозная полевая столовая из старого фильма — дымила какая‑то городушка, возле которой шуровала небольшая фигурка… а чуть подальше я удивлённо увидел белый с красным крестом флаг над привычной уже дерновой крышей — и немного неуклюже лежащий на крыле ало–белый большой планер с носом, раскрашенным под драконью морду. На его поднятом крыле кто‑то сидел, несолидно свесив ноги. По–моему, даже болтал ими.