Иннокентий Сергеев - Галатея

Ты просто не можешь сдаться...

- Это всё от того, что ты мнительный.

Иногда мне начинало казаться, что я всё придумал о себе, что ничего этого не было. И тогда я вспоминал. И становилось ещё хуже.

На двенадцатом гудке я положил трубку и тут же снова набрал номер. Я положил перед собой часы и через каждые пять минут набирал номер и ждал до двенадцатого гудка. Когда в ответ раздался голос, я вздрогнул от неожиданности. В эту секунду вошла Лил, и я положил трубку. Она спросила: "Кому ты звонишь?" А я сказал: "Разве ты дашь позвонить!" Она поставила кассету, и я крикнул ей: "Выключи это дерьмо!" Она сказала: "Я хочу послушать, что на ней записано". Я вырвал из магнитофона кассету и, швырнув её на пол, растоптал ногой, а обломки расшвырял по комнате.

Я лежал, уткнувшись лицом в подушку. Лида тихонько опустилась на кровать рядом со мной. Неуверенно положила руку мне на плечо. Я молчал. Я повернулся к ней, взял её ладонь и прижал к своему лицу.

Она сидела рядом, за её спиной горела лампа, и мне казалось, что нас заносит снегом, и далеко окрест нет ни одного живого человека. Я прошептал: "Когда всё занесено снегом, как светло тогда в комнатах!" Она улыбнулась. - Почему ты так долго не брала трубку? Она сказала: "Всё будет хорошо". Я держал её руку в своей.

Утро зимнего солнца. В изящном белом подсвечнике горит свеча, но в комнате светло, и пламени не видно. Сверкающий на солнце снег. Промелькнули в окне сорвавшиеся с ветвей лёгкие хлопья. Медленно оседающая в воздухе искрящаяся снежная пыль. Вокруг тихо. Высокое изголовье кровати. Край смятой подушки. Лежащий шевельнулся, и кровать скрипнула. Свечи на фоне залитого солнцем окна. Снег. Я закрываю глаза и начинаю стремительно падать по чёрному туннелю вниз, на дно колодца... невозможно разглядеть его стены... какой-то странный блеск...

...горящая на снегу бумага...

Ночной парк в снегу. Фронтон роскошного дворца, освещённый розовым светом фонарей. Вокруг в темноте, насколько хватает взора, как упавший на землю плащ неба, испещрённый глазами Аргуса, тысячи трепетных огоньков. Спички и зажигалки, прикрываемые ладонью от ветра. Время от времени чьё-нибудь лицо вспыхивает и тут же гаснет, и остаётся только светлячок дрожащего пламени. Глухой гул перерастает в скорбный хор, глубокий и мощный, нарастает, его сдержанная, благородная мелодия звучит всё отчётливей, мерная поступь реквиема. Звук захлопнувшейся дверцы кареты. Чёрные тени скользят мимо, всё быстрее... Улица, круто сходящая вниз, брусчатка. Мимо пролетают зашторенные окна домов. Ночная площадь. Светлячок свечи далеко посреди ночной пустыни. Чёрная громада античного акведука. Выглянула луна, и всё залито прозрачным холодным светом. Конферансье на роликовых коньках выделывает пируэты, приближается. Он подмигивает мне. - А представление-то начи-Нается! И, издав вопль, он начинает кружиться на месте. Где-то заиграл оркестр. Звук то и дело пропадает, и тогда слышно только шумное дыхание и грохот роликовых коньков на брусчатке. Освещённое окно. Она стоит в глубине комнаты и смотрит на меня, в темноту ночи. Она улыбается, но как-то неловко, и вдруг я понимаю, что она не видит меня и только чувствует моё присутствие. Она протягивает руку назад, к магнитофону. - Я поставлю что-нибудь? Она теребит воротничок блузки. Она начинает раздеваться. Звуки визгливых скрипок становятся громче...

Истерический хохот запыхавшегося конферансье...

Ты должна знать, что со мной... Ты одна знаешь, что со мной!

Окна оттаяли. Я подумал, что, наверное, ей неудобно так лежать, но боялся пошевелиться, чтобы не разбудить её.

...пепел, разносимый ветром по асфальту...

5

Бледное вечернее небо, сизая дымка над горизонтом. Сумерки. Одно за одним, иногда по несколько сразу, зажигаются огоньки окон редких многоэтажных домов. За длинными бетонными оградами крашеная жесть крыш. Тихо. По дороге медленно приближается велосипедист. Утоптанная пыль обочины. За ней край обрыва. Колючая проволока. Мне хочется заглянуть, что там. Сделав несколько шагов, я останавливаюсь. За спиной проезжает велосипедист. Он сигналит мне звонком, но я не оборачиваюсь. Постояв, я возвращаюсь на шоссе. Фигурка велосипедиста удаляется, становится невнятной в сумерках. Я оглядываюсь на освещённые окна домов; там, на кухнях, семьи садятся ужинать. Телеантенны над крышами пятиэтажек. Безлюдная остановка с расписанием автобусов. Где-то рёв мотоцикла. Стихло.

На скамейке автобусной остановки, спрятав руки в карманы плаща, сидит женщина. Ещё светло, но скоро начнёт темнеть, солнце уже зашло, и тени растаяли. Она поводит плечами. Она не озябла, ещё не холодно, просто затекли плечи. Она сидит уже долго. Смотрит в мою сторону, но не на меня, дальше, не показался ли автобус. Не видно. Я приглядываюсь. Лида?.. Нет. Показалось. Она смотрит на асфальт перед собой. Что-то легонько пинает носком ноги. Она ждёт автобус. Я иду к ней. За спиной приближается шум. Она облегчённо... встаёт со скамейки, вынимая из карманов руки. Автобус проезжает мимо меня. Она идёт к нему. Остановилась, ждёт. Он подъезжает. Остановился. Она подходит к передней двери и поднимается по ступенькам. Она покупает у водителя билет. Идёт по салону, садится. Шум отъезжающего автобуса. Я смотрю ему вслед.