Иннокентий Сергеев - Персефона

IV

Светлеет небо, из леса чистая звучит свирель, ожившая у губ Парфенийского бога, даря мне нить созвучия имён. Реки замутняются молоком и несут его в подношение. Беззвучные, тёмные движутся в нём баржи, за спокойствием своим скрывая ожидание. Ожидание чуда возвращения солнца. Приди же, приди, непобедимое, шут-отшельник приветствует тебя! Вот вспыхнули розовые колонны, и вспенились капители игрой света. Восходит, восходит оно и набрасывает на влажнотрепещущее тело земли пятнистые шкуры. И я ложусь на них и притворяюсь спящим, и прислушиваюсь, пытаясь обмануть Фавна, но лучи солнца разоблачают мой обман. Я чихаю и поднимаюсь. Треск, сопение - кабан. Замер, клыкастый, смотрит на меня. Повернулся. Уходит. Сегодня он не враждебен мне, видно, не решено ещё, какой из трёх смертей мне надлежит умереть. Я достаю сигарету, чиркаю спичкой, мельком замечая выступившую на мизинце кровь. Наверное, ободрался, когда пробирался через заросли шиповника. Роза Циннамомея. Педали совсем мокрые, да и ноги тоже. - Испугались? Он, наверное, наблюдал за мной. Подходит. - Кого? - Ну, его. Кабана. - Кажется, он был настроен не слишком агрессивно. - Их не поймёшь. Никогда не знаешь, что у такого вот на уме. Но ничего, я бы подстраховал вас. Тут на днях один парень разбился. На мотоцикле был, ночью, ну и столкнулся с таким же вот кабанчиком. Его, конечно, насмерть зашиб, но и сам... Озябли? - Мне бы такой тулуп, как у вас. Холодно было ночью. - Да, ясно, вот и выстудило. Как с вечера тучи разогнало... А мне нравятся тучи, есть в них... какая-то сила, что ли. Да и не было бы их, всё же засохнет. Разгонять-то их научились, а собирать? - Кстати, я умираю от жажды. - Так пойдёмте со мной. Я как раз к дому иду. Чаю попьёте. Согреетесь. - Спасибо. А жена, ничего? - Да что вы. Она у меня простая. Иногда даже слишком. - Слишком? - Чёрного от белого порой не отличит, ко всем одинакова. - Это кому угодно бывает трудно сделать впотьмах. - Впотьмах? А ведь верно. Говорят, чужая душа потёмки... Вот и на тропинку вышли. Теперь до дома минут десять. - Вы сами из города? - А как вы догадались? - Не знаю... Вы сказали, минут десять. Так бы сказал горожанин. - А. - Красиво у вас тут. - Да. - Тихо. - Красиво. Вот ведь странная штука вышла. И родился в городе, и всю жизнь прожил, и родители у меня, и деды с бабками, все из города, а почему-то в лес тянуло. Всю жизнь. Странная... как будто, тоска... По дому. - И бросили всё? - А как же мне было? Всё было как-то не в радость, и вроде всё как у людей, а такая тоска, поверите. Людей-то вроде вокруг много, и нет их, людей, хоть факел зажигай. А остался бы, так бы всё и было. Но нельзя же душу убивать ради... - Мяса? - Да... Да! - И не жалко было? - Э. Не говорите!... А знаете, с этим тулупом история ведь была. Иду как-то по лесу, смотрю, белое что-то, и возня стоит. Пригляделся - а это волк барана задрал и жрать собирается. Я в него из ружья, ладно, ружьё было при себе... - Убили? - Да нет, только отогнал. А баран большой был. Мне из него тулупчик сделали. Я тогда ещё только перебрался сюда, не знал ещё даже, надолго ли... - А теперь не тянет в город? - Тянет... Иногда.

- Уходите? - Да, мне пора. - Я смотрю, вы с братом моим разговорились. Он у меня такой, шустрый... - Он мне доказывал, что знает секрет успеха и будет делать только то, что будет иметь спрос. Я возразил ему, что грохот пустых кувшинов - это ещё не гром. Так же как маска - это вовсе не лицо. Можно швырять в небо головни, но разве станут они молниями оттого, что бросать их сильнее? Может, Карл и примет его в свою свиту, но не думаю, что это принесёт ему счастье. - А кто это, Карл? - Неважно. Ну так прощайте? - Прощайте.

Смех ли это? Волны по зеркалу, и над ними птицы. Голос ли это? Ветер. Запах лугов. Певучая тяжесть рассудок уснуть заставляет. День проходит за днём, плетут свой венок Горы, чередуя положенные сроки, и в венке этом розы и маки, и цветущая ветка яблони. И в венке этом нарцисс и гиацинт, и ветка кипариса. Укрой меня, к тебе взываю, Любовь! Одна ты со мною, жена и заступница. Забвение - горечь. Память - боль. И только песня твоя спасает меня от отчаяния. Любовь - это жизнь. И я не умру, пока ты жива, ласковая моя, и я свободен, пока ты со мной. Любовь - это значит, свобода. Пошли мне вестников своих - дельфинов! Я падаю на землю и тону взором в океане неба, пришли мне вестников своих! Ты одна, оставшись со мной, не станешь моим несчастьем. Одна указуешь мне путь к вершине. Расплавленный сапфир. Белизна. Башня-лестница. Терпко-струящийся зной. Медь, кипящая в сердце, срывается с губ - трубы! Гимн городу на вершине горы.