— Может быть, на своей планете они не только хранили, но и любовались ею, — глухо проговорил Конкин.
— Все узнаем, — спокойно ответил Зеленин. — Раз они взяли ее с собой, значит, уже тогда они разглядели в людях лучшее. Какие еще могут быть трудности?
Он уверенно нажал подряд кнопки. И все увидели, как, теснясь и заполняя собой пространство, к ним возвращается все древнее, казалось бы, навеки утраченное искусство былых времен и народов.
Конкин неподвижно завис над ярко озаренным прожекторами телом чужого звездолета. Инаковость его форм уже не поражала, наоборот, казалась гармоничной. Полное совершенство замысла и исполнения — вот что теперь видел взгляд.
Внезапная, дотоле, видно, дремавшая мысль, оттеснив счастливую усталость, наполнила Конкина беспокойством. Какая странная, если вдуматься, и хрупкая нить случайностей привела их к погибшему кораблю, вернула Земле ее сокровища!
Если бы не раннее его, Конкина, пробуждение, точка, очевидно, исчезла бы с экрана, прежде чем на нее взглянул человек. А если бы не дотошная любознательность Киба… Если бы, если бы, если бы!
Да, Но что в этом особенного?
Столь неочевидный поворот мысли поразил Конкина. Действительно! Самое удивительное, что в этом «чуде случайностей» нет ничего особенного. «Если бы» вездесуще. Если бы Зтгмля возникла чуть дальше от Солнца или была чуть ближе, о какой жизни могла идти речь? Если бы само Солнце оказалось активней… Если бы тело Земли собралось в меньшую массу… Миллионы «если бы»!
А в результате мыслящий разум.
Слепая игра вероятностей, обычная закономерность случайного, вот и все.
Но разум-то не вслепую играет! Как мог бы художник достичь совершенства, перебирая все сочетания красок и форм?
Ему и миллиарда лет не хватило бы. Как ученый из такого же хаоса вариантов смог бы выделить связующий факты закон? Менделеев — тот часть этой работы проделал во сне…
Связей в мире больше, чем атомов, но разум не теряется в этой чащобе. Ему даже удается предвидеть будущее.
А их, людей двадцать первого века, интуиция оказалась сегодня всего лишь равной гениальному усилию того скульптора, который тысячи лет назад изваял под небом Греции эту прекрасную девушку. Впрочем, так ли уж равной? Из бесконечных сплетений действительности они всего лишь выхватили нужную нить, из миллиарда возможностей выбрали наилучшую.
А древний ваятель создал свое произведение одним порывом вдохновения.
Вот что инопланетяне поняли давным-давно. Вот что они Спасали и спасли, раньше людей познав главное достоинство разума в этом неразумном мире.
Обратись лицом к мертвому кораблю, Конкин в безотчетном порыве поднял руку в приветствии тех, на чьем языке говорил древний ваятель:
— Хайре! Здравствуйте!
Из окна кабинета Лайла видела опостылевшее: сложную паутину переходов, чахлый садик, в котором наизусть известна каждая царапина на стволе, недвижные облака искусственного неба. За окном был привычный мир ОКСа-18 — обитаемой космической станции восемнадцатого сектора, где Лайла доживала второй год.
Она повернулась к мужу, продолжая разговор:
— Делай как знаешь. Только на меня в этой экспедиции не рассчитывай, не полечу.
Лайла снова отвернулась, и что-то в этом движении поразило Тугана. Скорее всего та тонкая, одухотворенная красота жены, которую он за делами перестал замечать, почти девическая чистота линий. Он знал, что Лайле в ее тридцать шесть лет дают не больше двадцати двух, и втайне гордился этим.
Он отвел глаза от лица жены и заставил себя вслушаться в то, что она говорила:
— Я больше не могу оставаться на ОКСе, Туган. Не могу!
— Хочешь отдохнуть на базе? — перебил он.
— На базе? Твоя база — это в три раза увеличенный ОКС, где вместо нашего «лягушатника», — она кивнула в сторону бассейна, — другой «лягушатник», только побольше, да разве что стадион, где все зрители знают друг друга. Я не об этом, Туган… Мне надоела эта имитация земной жизни, от которой на каждом шагу отдает подделкой, это наше упорное стремление все время делать вид, что мы на Земле. Я, наверное, старею, Туган. И поэтому так ненавижу твой «Кавказ»…
Он знал, что речь опять зайдет об этом, и угрюмо потупился.
Да, все было бы хорошо, если бы не «Кавказ»… Первое сообщение о нем было воспринято Космическим Советом как результат неисправности передающего устройства, затем, после получения контрольного подтверждения, как дурная шутка кого-то из космонавтов. Потребовалось немало времени, чтобы убедить Совет в реальности этого открытия. А уж кто-кто, а члены Совета привыкли к невероятному.
Читать дальше