Илья Варшавский - Тревожных симптомов нет (сборник)

Так, например, если любители ранней похмелки выстраиваются в длинные очереди у ларьков в бесплодном ожидании вожделенной цистерны с пивом, если строители бестрепетно роют канавы в ухоженных газонах, обнажая склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к шуму трамвая под окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если, просыпаясь от щебета птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.

Если на дворе июнь, а вам двадцать шесть лет, если вы каждый вечер читаете девушке прекрасные стихи, если… Впрочем, хватит! И так все ясно.

Какой–то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое — суметь их преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий, когда любовь в себе превращается в любовь для себя. Ведь что ни говори, а две тысячи лет…

Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь в облике дворника, пригласившего однажды вечером Кларнета незамедлительно прибыть в домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.

Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая Уже известного нам бравого майора в отставке.

Увидев Кларнета, майор пришел в крайнее возбуждение и вытянул вперед правую длань, отчего стал сразу удивительно похож на Цицерона, обличающего Каталину.

— Вот он, голубчик! Собственной персоной!

Председатель комиссии расправил седые запорожские усы и вытащил из стола листок, исписанный корявым почерком.

— Так… садитесь, товарищ Кларнет.

Кларнет сел.

— Имеются сигналы, что вы пользуетесь незарегистрированным радиопередатчиком. Верно это?

— Нет у меня никакого передатчика, — солгал Кларнет.

— Ну до чего же нахально темнит! — патетически воскликнул Будилов. — Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.

Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.

— Это… я стихи читаю.

— Почему же вслух? — удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.

— Они так лучше запоминаются.

— Врет, врет! — кипятился майор. — Пусть тогда скажет, что он там у себя паяет, почему пробки все время горят?

— Ну–с, товарищ Кларнет?

— Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не паяю.

Председатель крякнул и снова расправил усы.

— Так… Значит, только стихи читаете?

— Только стихи.

— Какие будут суждения? — он поглядел на женщину, но та только плечами пожала.

— Обыск бы нужно сделать, — сказал Будилов. — С поня–тыми.

— Таких прав нам не дано, — поморщился председатель. — А вы, товарищ Кларнет, учтите, никому не возбраняется и телевизоры мастерить и радиоприемники…

— И стихи читать, — насмешливо добавила женщина.

— И стихи читать, — подтвердил председатель. — Но ежели действительно радиопередатчик… тут другое дело. Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и нам спокойней. Согласны?

— Согласен, — вздохнул Кларнет, — только нет у меня никакого передатчика.

О святая, неумелая, бесхитростная ложь! Ну, кому какое дело рр честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?

Нет, Кларнет, не тебе тягаться с видавшим виды майором в отставке Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он тебя, непременно расколет! Пора подумать, чем это все может кончиться.

***

— Маша! — Кларнет говорил шепотом, опасливо поглядывая на дверь. — Пойми, Маша, я этого просто не переживу.

— Что ты предлагаешь?

— Не знаю. Возьми меня туда. Есть же, наверное, какие–нибудь машины времени.

— Нет таких машин, — печально улыбнулась Маша. — Все это сказки.

— Но сумела же ты переправить передатчик.

— Это совсем другое дело. Трансмутация. Но ведь она у вас еще не изобретена.

Кларнета внезапно осенила идея.

— Послушай, а ты сама бы не смогла?

— Что?

— Трансмутироваться сюда.

— Ох! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Нет, это невозможно!

— Но почему?!

— Я же сказала, никаких контактов с прошлым. Нельзя менять историю. Трансмутацией во времени у нас пользуются не больше, чем в пределах столетия, и то со всякими ограничениями. А тут… ведь возврата назад уже не будет. Остаться навсегда неизвестно где…

— Известно! Ты же будешь со мной!

Маша заплакала.

— Ну что ты, Машенька?!

— А ты меня никогда не разлюбишь? — спросила она, сморкаясь в крохотный платочек.