Илья Варшавский - Тревожных симптомов нет (сборник)

— Но моя работа гораздо важнее той, что ведет Леонтьев, — настаивал старичок. — Я думаю, он, как честный ученый, сам это признает!

— Не могу, я обещал. А вас я попрошу зайти, — Тупицин вынул записную книжку, — на той неделе, ну, скажем, в пятницу, в двенадцать часов. Устраивает?

— Что ж, — вздохнул старичок, — если раньше нельзя…

— Никак нельзя, — отрезал Тупицин и важной походкой направился к выходу.

Несколько минут я стоял, пораженный этой метаморфозой, затем бросился за ним вдогонку.

— Здравствуйте! — сказал я. — Вы меня не узнаете?

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, и вдруг рассмеялся.

— Как же, помню! В этом зале, не правда ли?

— Конечно!

— Вы знаете, — сказал он, беря меня под руку, — в тот день я был близок к самоубийству.

— Очевидно, вы себя просто недооценивали. Болезненный самоанализ, ну, какие–нибудь неудачи, а отсюда и все остальное. Скажите, что же помогло вам найти место в жизни?

— Видите ли, — замялся он, — это не так легко объяснить. Я ведь вам говорил, что я тупица.

— Ну вот, — сказал я, — опять за старое! Лучше расскажите, чем вы тут занимаетесь.

— Я консультант по немыслимым предложениям.

— Что?! Никогда не слышал о такой должности. Разве логического анализа недостаточно, чтобы отсеивать подобные предложения?

— Достаточно. Но я как раз их придумываю.

— Для чего?

— Чтобы дать возможность ученым построить новую теорию Вы ведь все находитесь в плену логики. Всегда во всем ищетё преемственность, логическую связь с тем, что уже давно известно а новые теории часто требуют именно отказа от старых представлений. Вот Леонтьев и посоветовал мне…

— Но как же вы это можете делать, будучи, простите за откровенность, профаном?

— Как раз поэтому мне часто удается натолкнуть ученого на новую гипотезу

— Чепуха! — сказал я. — Форменная чепуха! Так можно гадать до скончания века. Я, правда, ученый–любитель, но проблема, которая меня интересует…

— А что это за проблема?

— Ну, как вам попроще рассказать? Мне хочется найти объяснение, почему антиматерия в доступном нам пространстве распределена не так, как обычная материя.

— А почему она должна быть так же распределена?

— Потому что признаки, которые ее отличают, ну, скажем, направление спина, знак заряда и другие, при образовании частиц могут появиться с такой же степенью вероятности, как и в привычном нам мире.

Он закрыл глаза, стараясь меня понять.

— Значит, вас интересует, почему антиматерия распределена не так, как обычная материя?

— Да.

— А почему так, вы знаете?

— Что так?

— Почему именно так распределена обычная материя?

Вопрос меня озадачил.

— Насколько мне известно, — ответил я, — еще никто…

— Не можете же вы знать, почему не так, когда не знаете, почему так.

Кажется, он безнадежно запутался в своем софизме.

— Нет, — ответил я, улыбаясь, — все это, может быть, и забавно, но вовсе… — на мгновение я запнулся, — вовсе не так уж глупо! Пожалуй, лучше всего мне работать в экспедиции!

Он висел, прижатый чудовищной тяжестью к борту корабля. Слева он видел ногу Геолога и перевернутое вниз головой туловище Доктора.

«Мы как мухи на стене, — подумал он, стараясь набрать воздух в легкие, — раздавленные мухи на стене».

Сломанные ребра превращали каждый вдох в пытку, от которой мутилось сознание. Он очень осторожно, одной диафрагмой пытался создать хоть какое–то подобие дыхания. Нужно было дышать, чтобы не потерять сознание. Иначе он не мог бы думать, а от этого зависело все.

Необходимо понять, что же случилось.

Он уже давно чувствовал неладное, еще тогда, когда приборы впервые зарегистрировали неизвестно откуда взявшееся ускорение. Сначала он думал, что корабль отклоняется мощным гравитационным полем, но радиотелескоп не обнаруживал в этой части космоса никаких скоплений материи.

Потом началась чехарда с созвездиями. Они менялись местами, налезали друг на друга, становились то багрово–красными, то мертвенно–синими. И вдруг внезапный удар, выбросивший его из кресла пилота, и неизвестно откуда взявшаяся тяжесть.

Корабль шел по замкнутой траектории. Он это сразу понял, когда первый раз к нему вернулось сознание.

Теперь он хорошо знал, что будет дальше.

Он внимательно смотрел на лужицу крови, вытекшую изо рта Доктора. Сейчас все пойдет, как в фильме, пущенном назад. Так было уже много раз. Сначала кровь потечет обратно в сжатые губы, а потом с умопомрачительной скоростью, кувыркаясь через голову, сам он полетит в пилотское кресло, затем немедленно вылетит обратно, ударится о доску аварийного пульта и со сломанными ребрами и раздробленной левой рукой прилипнет к борту корабля. Потом будет беспамятство, боль и снова возможность думать о том, что произошло, пока все не начнется сначала.